>
Не помню, что я говорил. Я видел лишь багровые огоньки лампад — единственное освещение в этой части церкви, кроме свечей вокруг раки с мощами. Женщины, закутанные в платки, вздыхали, глядя на меня. Сквозняк студил мои коленки. Бродяга, забившийся в угол и чесавший болячку на носу, по сравнению со мной был воплощенная Чистота.
Под бледным рождественским небом стояли темные, пропитанные сыростью дома. Высоко над городом висела одинокая звезда. Она была так же чиста и далека, как потерянная невинность. Мрачны были пустые окна, в которых отражалось унылое зимнее небо. Темен был темный бетон стен. Я шел, забыв о времени. Когда я наконец добрался до дома, мать гневно обрушилась на меня, вопрошая, где я шлялся все это время, и я солгал ей, потому что мне хотелось солгать, и я знал, что отныне и до века ложь будет идти рядом со мной и я буду обманывать всех и каждого, ибо в душе моей поселилось нечто, о чем никто не должен знать. Я боялся ожидавшей меня ночи. И я знал, что меня ждет следующее причастие, когда и должен буду покаяться во лжи снова.
Все это было сорок лет назад; давным-давно я уже думаю о более важных вещах. И все же, когда я смотрю на малыша, сжимающего в своих влажных от волнения ручонках дешевый молитвенник, когда я вижу, как он морщит нос и высовывает кончик языка, сталкиваясь с трудными словами, я даже не улыбаюсь. Не могу. И меня не успокаивает воспоминание о следующем причастии, перед которым я еще раз перечитал список совершенных мною грехов и сказал исповеднику — это был уже другой: «Отец мой, я совершил прелюбодеяние». С бесконечной мягкостью и терпением он объяснил мне, что я ошибаюсь и что пройдет еще много лет, прежде чем я узнаю, что это за грех и что и должен буду жениться, перед тем как совершить его, — а затем попросил меня помолиться за него, сказав, что я очень хороший мальчик, и отпустил меня восвояси, прыгающего от радости. И когда я думаю обо всем, что рассказал, и смотрю на маленького человечка, он в своем одиночестве становится неописуемо далек от меня, как нежное мерцание звезды в пустынном небе, и я вздыхаю, как тот старый, давно уже скончавшийся священник, и мою тревогу не может успокоить знание того, что он всего лишь играет в игры — «Отец мой, я солгал… Отец мой, я забыл утреннюю молитву… Отец мой, я сердился на своего папу…»
Перевел с английского Ил. ПОЛОЦК
