— Ты меня просто ненавидишь! — застонала она. — Вся эта гнусность, которую ты изобразил, существует лишь в тебе самом!
Оскар упал перед ней на колени.
— Дорогая, я люблю тебя, как и прежде, — сказал он. — И не моя вина в том, что портрет кажется тебе неудачным.
— Ты хочешь сказать, что я похожа на это чудовище?
Оскар развел руками:
— Я сам ужасно мучаюсь, Люсьена… Прости меня… Может, ты права… Может, что-то я воспринимаю неверно… Может… но, если надо, я попробую еще раз…
Теперь уже Люсьена успокаивала и ободряла мужа. На следующий день он был твердо убежден, что совершил ошибку, и готов был ее исправить. Но старался он напрасно — третья работа оказалась не лучше двух предыдущих.
«Видимо, прежде чем писать чей-то портрет, следует получше изучить человека», — подумал тогда Оскар Мальвуазен. Он начал пристально наблюдать за поведением жены. Однажды заметил, как она толкнула ногой котенка, что говорило о ее жестокости. В другой раз уличил ее во лжи. Позже некоторые поступки Люсьены навели Оскара на мысли о ее скупости, эгоцентричностн, глупом кокетничаньи.
Он осторожно и участливо пытался помочь жене избавиться от обнаруженных нм пороков, но Люсьена заупрямилась и стала еще больше капризничать. В хорошую погоду утверждала, будто у нее мигрень. Когда шел дождь, заявляла, что они поступили нелепо, уехав из Парижа и поселившись там, где льет как из ведра. Ее раздражали песенки мужа, которые он любил насвистывать за бритьем. Если Оскару случалось помрачнеть, она тут же нападала на него, браня за старческий характер. Если обед был обильный, Люсьена корила повара: «Он только и мечтает о том, чтобы я располнела!» Когда подавали легкий ужин, говорила, что от такого питания можно в два счета околеть. Стала жаловаться на замкнутость их жизни в «Пенатах», но как только Оскар Мальвуазен собирался пригласить в гости друзей из Парижа, она сразу же отказывалась кого-либо принимать.
Оскар Мальвуазен запросто мог бы возненавидеть это пустое создание. Но, странное дело, несмотря на все усиливающуюся капризность и непостоянство Люсьены или, может быть, благодаря им, он все более привязывался к ней. Внешне она оставалась по-прежнему прелестной, и Оскар успокаивал себя тем, что время, возможно, смягчит и ее строптивый характер, — терпение и понимание должны быть вознаграждены. К тому же, когда года два спустя художник вновь попытался нарисовать портрет жены, работа вышла гораздо менее уродливой, чем те, что были созданы в первые дни их супружеской жизни. На всякий случай Оскар сжег и это свое произведение, но жене сказал, что прогресс налицо.
