От этих мыслей меня оторвали громкие всхлипывания, перешедшие затем, судя по всему, в ни к кому не обращенные высказывания:
— У, гад, так я и знала, что бросит, ему бы только деньги, а сама я плохая, да, дура, да, плохая, уу…
— Кто здесь? — спросил я.
Плач прекратился.
— А ты кто? — отозвался женский голос.
— Да иди, иди сюда, не бойся. Я — Костя.
— А я — Клава.
— Ну, иди, Клава, а то я с места сойти боюсь, мне нельзя потеряться.
Плакальщица вышла из темноты и прекратила причитания.
— Ой, да вы на машине! Что же вы в темноте стоите? Можно же в машине сидеть со светом.
Это была та самая Клавка-шалава. Кошка у меня на руках сидела молча, и мне пока очень не хотелось, чтобы она замурчала. Если Клавка в темноте пока меня не узнала, то «мя», заставшее ее и Генку прыгнуть в окно, ей еще долго не забудется.
— А что, Клава, ты тут одна так поздно делаешь? — нарочито дружелюбно спросил я.
— Мне на ту сторону надо, я парома жду.
— Паром — это хорошо. — Я старался говорить как можно более рассудительно. — Только вот почему наша Клава-то плачет?
— Я уже больше не плачу.
— А все-таки, какое такое горе у нее приключилось?
— Вы никому не скажете? — Она на мгновенье замолчала, а потом, всхлипнув, добавила: — Меня Генка бросил, гад.
— Ну, ты не переживай так. — Я погладил ее по волосам, она опять всхлипнула. — Ты себе другого найдешь.
— Не, такого не найду. — Она дернула головой. — Он моряк.
Очень хорошо, подумал я, ты-то нам, голубушка и нужна, ты-то нас к Калерии и приведешь, а вслух сказал:
— Где ж он плавал-то?
— Он боцманом был на «Челюскине», а когда они в тот рейс собирались, ну, когда на льдине застряли, то он должен был в отпуск идти, а сам грузы принимал, и его в трюме с мешками забыли, и вспомнили только на льдине, ему всегда не везло.
— Сколько же ему лет, если он служил на «Челюскине»? — невольно поинтересовался я.
— А что? — насторожилась Клавка.
— Ну, интересно… Мне кажется, что он для тебя староват.
— Правда, много ему лет, — вздохнула Клава. — Тридцатник, но он очень даже молодо выглядит.
— Как он выглядит, я тебе верю. Что там дальше на льдине-то было?
Я не знал, как ее задержать и не вспугнуть до прихода Петровича, которого она наверняка узнает сразу.
— На льдине он сразу главным стал. Они там все растерялись, а он мачту на льдину поставил, чтобы можно было курс держать, и по радио стал с Москвой разговаривать. Он их всех и спас, потому что за ними сразу Гагарин с Чкаловым из Америки прилетели, а ему опять не повезло.
