Я думаю, что можно.
Однако встает и другой вопрос: а возможно ли было поступить иначе, т. е. не признавать притязания богоборческой власти, а сразу идти на свою Голгофу, становиться исповедниками и мучениками за веру?
И хотя на этот вопрос, скорее всего, нет однозначного ответа, отставить его без внимания, убежден, нельзя. Ведь последствия Сергиевского выбора самым серьезным образом повлияли на судьбу Русской Православной Церкви советской эпохи.
Прежде всего мы должны помнить, в какой обстановке прозвучало заявление Заместителя Местоблюстителя о необходимости показать, «что мы, церковные деятели, не с врагами нашего Советского государства и не с безумными орудиями их интриг, а с нашим народом и нашим правительством». В описываемое время в стране не прекращались репрессии против духовенства и православных активистов, обыденными стали идеологические диверсии в прессе, фальсификация роли и значения Православия в истории страны. И на этом фоне — подобная констатация, из которой, помимо всего прочего, можно было сделать вывод, что церковные деятели — не часть «народа», а некая обособленная группа, имеющая целью лишь доказать свое право быть этой частью.
Впрочем, дело совсем не в словах пресловутой «Декларации». Проблема заключается в том, как эти слова восприняли верующие.
Недоучитывать психологический момент, «момент восприятия», по моему убеждению, совершенно недопустимо. В самом деле, прошло только десять лет с того времени, как Православная Церковь перестала называться главной конфессией Империи, а ее право на монопольное «оказательство веры» (религиозную пропаганду) — охраняться законом. За этот сравнительно небольшой срок невозможно было «забыть» прежнего. Революция и гражданская война только обострили чувства верующих, вынужденных жить в государстве, открыто поставившем своей целью истребление любых религиозных представлений. Максимум, на что могло пойти подобное государство — это на создание «религиозной резервации», не имеющей существенного влияния на жизнь народа. К тому же «резервацию» легко контролировать.
Не будет преувеличением сказать, что митрополит Сергий смотрел на проблему по-иному, стремясь переубедить безбожные власти, доказав им полезность лояльной Православной Церкви в социалистическом государстве. Иначе говоря, он надеялся, что старые синодальные традиции в новых условиях окажутся полезными даже для безбожной власти. Ну нельзя же загнать в резервацию миллионы верующих, это же абсурдная задача! История доказала, что власть так не считала, предпочитая постепенно уничтожать всех своих идейных врагов. «Декларация» на практике оказалась своеобразным разрешением на создание «религиозной резервации», своеобразным «входным билетом», дававшим право занять в новом обществе легальные места. За это требовалось признать безбожную власть в том объеме, в котором она сама сочтет нужным. Чуткие к делам веры православные сразу же оценили грозящую опасность. К тому же в условиях непрекращавшихся гонений попытка сблизиться с безбожным государством означала также согласование принципиальных внутрицерковных решений с «кураторами» из ОГПУ (тогда — с Е. А. Тучковым). Поэтому отмежевание от митрополита Сергия во многих случаях было прежде всего
