. Цифры говорят за себя: стратегическую свою задачу богоборческие власти выполняли с потрясающей последовательностью. Им не нужна была лояльная Церковь, ни «сергианская», ни обновленческая: судьба обновленцев явилась тому не меньшим доказательством, чем судьба православных клириков. В горниле репрессий погибло большинство обновленческих архиереев и духовенства. Всему свое время. Репрессии доказали, что «третьего» пути для Церкви нет, что спасти Ее, попытавшись договориться с безбожными властями, невозможно. Нельзя избежать мученичества.
Но тогда возникает иной вопрос, без ответа на который невозможно понять логику политического конформизма митрополита Сергия: а как быть с теми верующими, которые, не переставая верить в Бога, хотят спокойно жить? Как быть с теми, кто не пойдет в религиозное подполье, в крайнем случае не пойдет на плаху? Что им делать?!
Конечно, существование легальной Церкви для таких людей — выход. Однако это только на первый взгляд. Зададимся вопросом: могли ли несколько оставшихся открытыми храмов удовлетворить религиозные потребности достаточно большого числа верующих? С другой стороны, посещать православные (как и любые другие) храмы было небезопасно, так как самим фактом посещения человек показывал свое отношение к господствовавшей атеистической идеологии и, следовательно, ставил себя в один ряд с идейными (идеологическими уж точно) врагами коммунистической цели: построения безбожного общества. Нельзя забывать, что клеймо «врага народа» в то время было несмываемо. Разумеется, старшему поколению, составлявшему большинство верующих, выросшему и сформировавшемуся при старом строе, религиозность прощалась в большей степени, чем молодежи, юным «строителям нового мира». Собственно, к ним и обращалась официальная атеистическая пропаганда, так как именно молодое поколение важно было навсегда отвратить от Церкви. Но и те, кто считал себя верующим православным, как показывает история церковного разгрома 1930-х гг., не были активными борцами с тотальной атеизацией общества. Страх делал свое дело: по стране не прокатилась широкая «волна протестов» в связи с уничтожением всего, ранее считавшегося священным. Классическим примером подобного страха можно считать непротивление верующих сносу Храма Христа Спасителя в 1932 г. Описывая то время, близкая к партийной верхушке и совершенно нерелигиозная Лидия Шатуновская много лет спустя вспоминала, что решение о сносе «вызвало возмущение и негодование среди очень широких слоев населения Москвы. Но никаких демонстраций, никаких актов протеста не последовало. Народ был уже настолько обессилен и порабощен, что он оказался не в состоянии оказать сопротивление даже тогда, когда варвары разрушали его национальные святыни».
