Но, по нашему мнению, здесь нет никакого противоречия. Действительно, несовместимы вера и знание, религия и правда. Многие религиозные люди делали и делают полезные дела, защищают мир, развивают науку, борются за истину и справедливость, но все это в полном противоречии со своей религиозностью, вопреки ей, что бы они сами при этом ни думали, и сам Кон, как увидим далее, был когда-то в числе таких людей. Но в основе своей религия и ложь, вера и незнание вполне совместимы, более того, они, в конце концов, тождественны. Религия — это незнание, выдаваемое за абсолютное знание, неправда, "поднятая" до уровня мировоззрения, ложь, взятая в пределе.
Может ли быть противоречие между маленькой и большой ложью? Г. Кон с присущей ему примитивностью и выявил их единство. Хотя он верит, что провидение в конце концов вмещается в "хаотическую" и "беспорядочную" земную жизнь, однако, будучи человеком практичным, он не прочь и сам "подправить" историю с помощью "трех точек". Поистине, на бога надейся, да сам не плошай!
ГЛАВА 3
НЕСКОЛЬКО СВИДЕТЕЛЬСТВ КОНОВСКОЙ ЛЖИ
Джон Сомервилл против Ганса Кона
Протесты против антинаучных методов исследования истории России раздаются и в среде зарубежных ученых. Протесты эти немногочисленны, но тем важнее на них остановиться.
Джон Сомервилл, прогрессивный американский философ, опубликовал в 1956 г. в журнале "Американское обозрение славянских и восточно-европейских стран" рецензию на "Дух современной России"[145].
Сомервилл справедливо отмечает, что необычайная краткость приводимых Коном отрывков не может дать адекватного представления о первоисточниках. Он перечисляет, далее, следующие "предвзятые мнения или полемические предпосылки", из которых исходил Кон при комментировании материала: "Во-первых, он считает, что единственно достойный путь культурного расцвета России в ее объединении с Западом. Во-вторых, что это объединение свершится при условии принятия ценностей либерализма. В-третьих, этот либерализм зависит, главным образом, от "среднего класса", который, конечно, едва ли возможен без капиталистической системы".
Сомервилл с иронией замечает, что "подобный подход зачастую придаст известный оттенок тоски по былому всему исследованию, в котором то здесь, то там появляются, к сожалению, пространные полемические искажения важных фактов". Вот почему "временами трудно избежать ощущения, что история проходит мимо издателя, который все еще хочет вернуть ее на истинный путь". Хотя Кон и желает тесно связать свои выводы с публикуемыми материалами, свидетельствует далее Сомервилл, однако это оказалось нелегким делом. Упрямым историческим фактом является то, что "сильный средний класс" никогда не развился в России, а громадное большинство "западников" не высказывало какой бы то ни было склонности к либерализму и капитализму, а было совершенно явно против него, за социализм и коммунизм. Все это сообщает попыткам Кона установить преемственность своих взглядов со взглядами русских западников какой-то "нереалистический характер". Изучающий русскую историю не получит верного представления даже о Герцене, которого Кон зачислил в своего единомышленника, забыв о том, что Герцен не разделял ни его симпатий к либерализму, ни его симпатий к капитализму, "трудности же в отношении правильного понимания марксистов достигают максимальных размеров". Они представлены убежденными противниками "западников", в то время как они всю жизнь защищали то основное течение мысли, которое представлено Белинским, Герценом, Чернышевским, Плехановым. Более того, если принять тезис Кона, пишет Сомервилл, то либо придется отрицать, что большевики были учениками Маркса и Энгельса, либо, что Маркс и Энгельс происходили с Запада, "что является уже совершенной бессмыслицей".
