Когда едешь в родные места после долгой разлуки, всегда кажется, что поезд стоит лишние минуты на станциях и слишком медленно ползет на подъемах. Достаточно было закрыть глаза — и я видел перед собой знакомые улицы, тополя на бульваре у реки, быстрые, веселые струи Енисея, лесные заросли на его скалистых берегах, белые облака над дальним мысом.
В вагоне было много пассажиров, первый раз едущих в Сибирь, но нашлись и мои земляки. Мы угадывали станции, вспоминали названия речек, над которыми поезд проносился по гулким мостам. Было очень приятно произносить вслух их диковинные для непривычного уха названия: Чулым, Яя, Томь.
Кто-то попросил карту Сибири. Карта нашлась, но только старая, изданная лет тридцать пять назад. Стали мы ее рассматривать — нет, не годится. На карте побережье Ледовитого океана изображено как унылая ледяная пустыня. А где же заполярные порода и селения — Игарка, Усть-Порт, Норильск, Дудинка, Салехард, Тикси, где красные флажки полярных станций? Мы едва нашли надпись самым мелким шрифтом „Новониколаевск“ — в том месте, где теперь шумит огромный Новосибирск. Конечно, на старой карте не оказалось Комсомольска, Магадана, Сталински, колеи Турксиба и многого, многого другого — того, что создано советским человеком, смело и умно перекроившим жизнь Сибири.
Но могучие сибирские реки на карте, разумеется, были, и мы принялись разглядывать Енисей, к которому с каждым часом приближался поезд. Право, он был величественен даже на этом листе плотной бумаги. Начинаясь у границ Монголии двумя тоненькими синими линиями, он устремлялся на север, к океану, то пробивая себе дорогу через темнокоричневую краску хребтов, то пересекая яркую зелень низменностей. Вот справа влилась в него Ангара, прибежавшая от холодной синевы Байкала. Вот Енисей принял Подкаменную и Нижнюю Тунгуски. Еще дальше — и его широкая, извилистая линия прошла тундру и покойно расплылась в голубом Енисейском заливе.
— Покажите мне сибиряка, который не любит Енисея, — задумчиво сказал мужчина в темном пиджаке и черной косоворотке — кажется, агроном из приречного района. — Ведь гигант, саму матушку Волгу длиной превзошел, а норовист, как буйная горная речушка, особенно в порогах. Бывал я и в его низовьях — так, поверите ли, от берега до берега там шестьдесят километров, земли с палубы не видно. И волны, как в море, и морские корабли плавают. А где, спрошу я вас, найдете вы еще реку, чтобы жили около нее и верблюд и белый медведь?
