«Будь в счастье человек, как был в несчастье;
На высоте величия земного
Не позабудь, что значит друг в беде».
Эти сцены Мария Николаевна проводила с непревзойденным величием. В ней все время чувствовались сознание власти и мудрая благожелательность существа, стоящего выше толпы воинов, придворных и самого короля.
Происходило посвящение Иоанны в рыцарское достоинство прикосновением королевского меча. Ермолова преклоняла колено, но в ней не чувствовалось ни униженности, ни волнения от этого факта, – материальный знак ее величия не был ей нужен. Выступал Дюнуа со своим желанием наречь ее своей супругой. Она вздрагивала. Ла-Гир предлагал ей свою любовь. На лице Ермоловой выражалось смятение. Заметив это, к ней подходила Агнеса и обнимала ее со словами: «Ее душа внезапностью смутилась…» и т. д. Она мягко, но решительно освобождалась от ее объятий и, сильно взволнованная, говорила:
«Нет, государь, мои пылают щеки
Не пламенем смятенного стыда…»
Она с достоинством обращалась к рыцарям, благодарила их за великую честь и объясняла просто и непреклонно причину ее нежелания «суетных величий» и «брачного венца». В тоне ее нарастало волнение и проступало возмущение, что ей мешают свершать ее дело, особенно сильно звучавшие в последних ее словах: «Ни слова более!» и т. д.
После реплики короля она приказывала ему, совершенно не считаясь с ним как властелином, сознавая над собой одну власть – власть своего подвига:
«Вели, вели греметь трубе военной…
…Стремительно зовет моя судьба
Меня от сей бездейственности хладной,
И строгий глас твердит мне: довершай» –
как музыкальным аккордом кончала она эту сцену.
Здесь делали большой пропуск, и сразу наступало девятое явление – встреча Иоанны с Черным рыцарем.
В этой сцене Шиллер дает предчувствовать судьбу Иоанны. Пустынная местность, скалы, деревья, вдали блестят башни Реймса, освещаемые заходящим солнцем. Иоанна, в воинских доспехах, блистающая, победоносная, преследовала рыцаря в черном одеянии. Она заносила над ним меч с угрозой. Черного рыцаря обыкновенно играл плохой актер, говоривший замогильным, глухим голосом свои слова:
«Почто за мной ты гонишься?» и т. д.
Ермолова со страстной ненавистью отвечала ему:
«Противен ты душе моей, как ночь,
Которой цвет ты носишь; истребить
Тебя с лица земли неодолимо
Влечет меня могучее желанье».
В слово «истребить» она влагала огромный гнев, но вместе с тем в ее словах проглядывал скрытый страх и трепет, и на его вопрос:
