«…Иль смолкнул глас пророческого духа?» –
она горестно, почти с отчаянием восклицала:
«Нет, громко он вещает мне, что здесь
Моя беда стоит с тобою рядом…»
Черный рыцарь предупреждал Иоанну о пределе ее могущества и силы, указывая ей на башни Реймса, на купол собора, и советовал не входить в него, остановиться на пути. Иоанна с тоской вопрошала его:
«Но кто же ты, прельститель двуязычный?..»
В его словах ей слышался свой внутренний голос тревоги и сомнения. Когда он хотел уйти, она заступала ему дорогу: «Ответствуй мне иль гибни…» – и заносила над ним меч. В это время раздавался страшный удар грома, наступала полная темнота – и Черный рыцарь исчезал во мраке. Иоанна оставалась, на мгновение объятая ужасом и смятением, но усилием воли превозмогая их, со словами: «Моя надежда не смутится…» – делала быстрое движение, чтобы ринуться к новым победам. Навстречу ей, с поднятым мечом и опущенный забралом, выбегал Лионель: «Отступница!.. Готовься в бой!» Она с какой-то радостью отвечала на его нападение, точно эта борьба была ей необходима, чтобы вновь обрести себя: она выбивала из его рук меч, в пылу борьбы срывала с него шлем. Он оставался с непокрытой головой, она заносила над ним меч, чтобы поразить его со словами: «Умри!..», но в это время ее взгляд встречался с глазами Лионеля. Пораженная красотой его лица, Ермолова отступала, и рука ее с поднятым мечом опускалась.
«Что медлишь? Что удар твой задержало?..» –
восклицал с ненавистью Лионель. Она безмолвно делала ему знак, чтобы он бежал. Он отказывался. Ермолова, не смотря на него, глядя в сторону, говорила:
«И знать я не хочу, что жизнь твоя
Была в моих руках…»
Голос ее дрожал. Казалось, силы покидали ее; она с тоской просила его, закрывая лицо руками: «Убей меня и удались». Она видела его изумление. Заносила опять свой меч, чтобы поразить его и выполнить свой обет.
Но снова встречалась с ним глазами, рука ее бессильно опускалась, и полное отчаяние овладевало ею. Происходила сцена, в которой Лионель, тронутый ее юностью и красотой, уговаривал ее оставить «погибельный свой меч» и уйти с ним: он спасет ее, защитит… В смертельном ужасе она отказывалась и только умоляла его – бежать. Вдали показывались Ла-Гир и Дюнуа, она трепетала, забывая все, кроме желания его спасти: «Беги!.. тебя найдут!..» С непередаваемой любовью, мукой и отчаянием Ермолова восклицала:
«Умру – когда погибнешь…»
Он вырывал у нее меч в залог того, что они еще увидятся, – а у нее даже не было гнева в ее возгласе: «Ты смеешь, безрассудный!..» Она как бы не слышала слов Дюнуа и Ла-Гира, сообщавших о полной победе французов… бледнела, шаталась, они расстегивали ее панцирь.
