Когда Лука Терентьевич организовал хоровой кружок, Алеша стал его участником. С первого же сбора школьники начали разучивать известную песню на стихи Языкова «Пловец».
Бывало, запоют — стены дрожат от задорных ребячьих голосов, и среди них выделяется сильный голос юного Бахчанова.
Однажды, когда они пели:
…Будет буря: мы поспорим
И поборемся мы с ней…—
в класс неслышно вошел инспектор училища и замер на пороге. Лука Терентьевич поклонился, но, не прерывая песни, продолжал дирижировать хором. Еще громче пел Алеша, стараясь блеснуть перед важным чиновником:
Смело, братья! Туча грянет,
Закипит громада вод,
Выше вал сердитый встанет.
Глубже бездна упадет…
Угристое длинное лицо инспектора все более темнело, а глаза его вдруг приняли злое и удивленное выражение.
Лука Терентьевич нерешительно опустил руку, но этот знак нисколько не смутил хористов. Алеша с новой силой подхватил куплет:
Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна…
Ребята находились в запале чувств, вызванных необыкновенным и радостным подъемом духа, и Лука Терентьевич не решился прервать песню. Он только перестал дирижировать и, улыбаясь, смотрел на любимых им ребят. И песня вернула себе прежнюю силу. Хор, не сбиваясь, даже без дирижера держал верный такт и тон. Тогда инспектор топнул ногой и разом оборвал песню.
В наступившей тишине все думали, что раздастся обычное приветствие, но вместо этого послышались слова, произнесенные каким-то зловещим, ничего доброго не предвещающим тоном:
— Господин учитель, прошу вас пройти со мной в учительскую.
Лука Терентьевич тотчас же последовал за скрывшейся в дверях спиной инспектора.
Минут через пятнадцать учитель вернулся. Лицо его было красно от возбуждения, он был расстроен и разрешил ребятам разойтись по домам.
На следующий день его в школе не оказалось. Уроки вела новая учительница; на все вопросы о судьбе Луки Терентьевича она отвечала, что он захворал…
Мальчик страдал оттого, что скрывают правду.
Ложь и несправедливость были ему противны. Верилось, что всего этого нет там, за таинственной «далью непогоды». И как хотелось отвязать лодку и уплыть далеко-далеко от этих жалких лачуг, отвратительных кабаков, скучных казенных домов и тонущих в грязи бараков!
Он часто уходил с ровесниками на прибрежный пустырь и подолгу смотрел на Неву. Река не только манила, но и умиротворяла. Стального цвета вода текла спокойно и мощно. Неторопливо проплывали черные пыхтящие буксиры, таща за собой похожие на лохани огромные баржи с дровами или плоты из свежих сосновых бревен. Он любил родную реку, то хмуро поблескивающую под бледными лучами северного солнца, то чуть овеянную горьковатым дымком работяг-буксиров, то полную битым хрустящим льдом, когда
