— У меня тоже пойдешь в кузницу. Будь только справным подручным, тогда и Антипка не будет зря давать затрещины. Што приказывает — сполняй. А жалованья кладу тебе по пять гривен в день. Первые четыре месяца получать будешь целый четвертак. Постараешься — зашибешь семь, а то и восемь. Во, слыхал?
Алеша кивнул головой, не зная, чем выразить свою благодарность.
— Не пей, не кури, — скороговоркой продолжал мастер. — Смутьянов бойся. Старших чти. А работать, сам знаешь, как учит писание: работай, мол, человечина, в поте лица своего, и все будет хорошо. Будут которые супротив царя-батюшки сманивать — не ходи. Мне обо всем на ухо, а я которых замечу — в три шеи с завода да еще в участок сообщу. Во, слыхал?
Он еще долго наставлял Алешу, прибавляя свое неизменное «во, слыхал». Алеша ушел от него в радостном возбуждении.
Но дома отец несколько остудил его.
— Ну и жох этот твой Василь Парфеныч! — сказал он, выслушав бурный рассказ сына. — Мазурик большой. Обещал полтинник, а платить будет четвертак, Значит, положит в свой карман половину твоего заработка…
* * *
Бесконечной чередой побежали дни. Чуть свет басистый гудок завода призывал Алешу на работу. Первые ночи он спал беспокойно; вскакивал чуть ли не каждые полчаса и посматривал то в окно, то на засиженные мухами ходики. Недосыпая, с головной болью тащился на завод. В замерзших лужах отражались холодные огни соседних фабрик. Вместе с рабочим людом он двигался через проходную в заводский двор и только здесь окончательно стряхивал с себя сонливость.
С первого же дня пришлось, подвязавшись фартуком, бить кувалдой по раскаленному железу. Кузница была неудобная, ветхая, пронизанная сквозняками. У паренька ломило в плечах, темнело в глазах; сердце, казалось, готово было выскочить из груди. «Хоть бы минутку передохнуть», — мелькало в разгоряченной голове, а старшой прикрикивал да поторапливал:
— Бей еще, бей! Бей живей, остынет… Еще, еще…
Алеша стучал молотом, до ужаса боясь промахнуться. К счастью, глаз у него был острый, и хоть удары слабели, он ни разу не промахнулся.
— Мало каши ел! — заключил старшой, но ковкой остался доволен.
Он свалил на Алешу всю подсобную работу, и паренек с одинаковым усердием справлялся с ней — и у мехов, раздувая огонь, и у корыта с водой, охлаждая инструменты, и под дымным колпаком, у горна, гартуя уголь.
— Кувалду! — кричал старшой поминутно, и Алеша хватал тяжелый молот и бил по брызжущему искрами железу до изнеможения. После гудка хотелось бежать домой, отдохнуть. Но тут обычно являлся сам Василь Парфеныч и оставлял рабочих на сверхурочные часы. Приходилось выстаивать до полуночи возле рихтовальной плиты, выправляя железные полосы.
