Бебешин с интересом наблюдал за Голиковым. На свободной, чистой странице календаря Аркадий как бы машинально чертил затейливый «рыцарский» орнамент с овальными щитами по краям. В центре одного из щитов одна за другой стали в ряд буквы.
Г — начальная буква фамилии — Голиков, А-й — Аркадий, так часто сокращенно писали имена в школьном журнале. Д’АР — Д, отделенное апострофом от АР, значило в переводе, конечно, — арзамасский. Все вместе буквы составили звучное, красивое и пока еще чужое слово: ГАЙДАР!
— Меняю лакированный пояс на твою крольчиху Пуму, — сказал так же тихо Бебешин. — Пояс новый. Пряжка позолоченная.
Аркадий молча сложил в кукиш три пальца левой руки. Пума была его любимицей. Бебешин обиженно отвернулся. Голиков продолжал писать, отвечая на вопросы календаря.
«Мое рождение (месяц, год, число). Какие я перенес болезни? — Корь. Мой любимый писатель?»
Аркадий задумался. «Один любимый писатель?»
— Так нельзя задавать вопросы, — сказал он недовольно. — Мало любимых писателей: Гоголь, Пушкин, Толстой…
Он еще подумал и прибавил к списку Жюля Верна. Вопросы следовали один за другим — он отвечал точно и коротко.
«№ галош? — Галош нет. № шинели? — Шинели нет».
Он оглянулся на Бебешина. Меняла упаковывал чижей в старую коробку из-под папиросных гильз «Катыка».
Торопливо Голиков дописал внизу страницы: «№ винтовки — 302939». Только вчера он получил в отряде Красной гвардии боевое оружие.
— Бебешка! — сказал он вдруг. — Александр!
— Чего тебе надо? — недовольно ответил Бебешин. По выражению глаз и тону Голикова он понял, что на этот раз разговор пойдет не такой, как раньше, Голиков встал.
— Ты опять вчера завел торговлю на уроке Софьи Вацлавовны? — спросил он.
— Ну и что?
— Брось эти дела, — сказал Голиков. — Торгуй в переменках.
— Отвяжись, — сказал Бебешин.
— Не отвяжусь, — сказал Аркадий. — Комитет постановил требовать от класса полнейшего спокойствия на всех уроках, и главное, на французском и истории.
— Подумаешь, — сказал Бебешин. — Ты меня не трогай. Я, брат, таких, как ты, видал на фунт сушеных. Мы из вас душу вытрясем, если тронете! Комитетчики! Тоже мне председатель! Ты у меня смотри. Я знаю, кто у Николаева купил револьвер за двенадцать восемьдесят…
Сидя под партой, затолканный туда Бебешин долго всхлипывал и жалобно просил отпустить его на все четыре стороны.
— Я хочу, чтобы ты понял, — спокойно говорил Аркадий, придерживая Бебешина под скамьей. — С тобой сначала действовали убеждением, потом принуждением…
