Я сказал первую фразу сочинения.
— Нет, не так, а вот так! — поправил Зархи.
— Пускай так, — говорю я, и мы записали… Лабзин ничего не говорил, просто записал, как мы сказали. Ида Малкина тоже записала. Говорю я вторую фразу.
— Отчего все ты и ты говоришь! — закричал Зархи. — Я тоже хочу сказать… А то вся польза от такой работы будет только тебе.
— Где же все? Я только одну фразу сказал, да и ту ты поправил… Да как хочешь… Говори ты, — сказал я, чтобы не ссориться.
Он сказал фразу, но получалась такая чушь, что я расхохотался. Смеюсь, и вдруг вижу сквозь смех — Лабзин уже пишет. Я стал хохотать еще сильнее.
— Да погоди, погоди, — говорю я Лабзину сквозь смех. — Что же ты, дурак, пишешь? Ведь это никуда не годится.
— А, чорт, — пробормотал Лабзин. — Ну, я зачеркну. — И стал зачеркивать.
А Зархи рассердился ужасно. Он очень самолюбивый и никогда не хочет согласиться, что он сказал неудачно или плохо. Если ему указывают, он начинает спорить и сердиться. Папа говорит, что так поступают глупые люди.
Так было и тут. Он покраснел и стал сердиться.
— Это потому ты находишь плохо, что я первый сказал. Если бы ты так сказал, тебе не было бы это плохо.
— Ну, дурак, подумай, — говорю я спокойно. — Разве так можно сказать?
— А чорт с тобой… Я не хочу быть с тобой в звене! — закричал он. — Я скажу Марье Петровне, пусть она меня в другое звено назначит…
— Как хочешь! — закричал уже и я. — Только всюду будет то же самое. Раз ты скажешь неверно, другой с тобой не согласится.
Он надулся, замолчал и стал собирать свои тетрадки.
— Ну, Зархи, брось дурака валять, — проговорил Шипянский.
— Пошел… Хочешь работай, а я уйду… — сердито пробурчал Зархи, нахлобучил шапку и собрался уходить.
— Да брось, Зархи, как не стыдно, всю работу нам портишь, — воскликнул Лабзин.
— Нечего обижаться! Ты сначала сам поработай, тогда и видно будет, кто прав, кто виноват.
Я попробовал было писать с остальными, но Шипянский как-то раскис, а Лабзин и Малкина ничего не умеют ни сказать, ни изменить сказанное мною. Они сидят, раскрыв рот, ждут, пока я скажу, и записывают.
Мне стало неинтересно и скучно. Я сказал, что не буду так работать, и они все ушли.
Так неудачна была первая работав звене. Когда мы собрались в класс и поговорили, оказалось, что так было у многих. Но потом все устроилось. Марья Петровна объяснила нам, что это у нас так вышло потому, что мы не привыкли. И действительно, через несколько дней мы работали дружней, и даже Лабзин вставлял иногда свое слово. А Зархи успокоился и перестал обижаться и нюнить.
