, евангелист, который использовал публичную сферу до такой степени, что мог менять политический климат страны, нашептывая на ухо по меньшей мере одиннадцати президентам. Прежде чем мой отец мог бы стать пастором в собственной церкви, его влияние скромного масштаба отражало Грэма в своей интенсивности. Полицейские нашего города, которые приобретали у моего отца белые квадратные «краун-виктории», никогда не покидали дилерский центр без напутствия идти и нести порядок в наш город — и, что еще важнее, помогать распространять Евангелие среди неверующих.
— Мы должны быть бдительны, — сказал отец, не отрываясь от монитора. — Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса.
Он щелкнул мышкой несколько раз в своей слишком крупной руке, которая умела разобрать карбюратор, но из-за ее грубых очертаний и обожженной кожи ему было неудобно работать на компьютере.
* * *
За несколько лет до моего рождения отец остановился на обочине шоссе, проходившего через наш город, чтобы помочь человеку, у которого сломалась машина. Когда отец залез под машину, проверяя, в чем непорядок, незнакомец повернул ключ зажигания, загорелся газ, который просачивался из карбюратора, и от этого возгорания на лице и руках отца остались ожоги третьей степени. После этих ожогов его нервы были обожженными и мертвыми, так что он мог держать руку над пламенем свечи тридцать секунд, или еще дольше, пока мы с мамой не начинали кричать, чтобы он перестал. Когда у меня в детстве были колики, он успокаивал меня, сидя со мной на плетеном кресле-качалке и поднося свечу близко к моему лицу. Он прижимал ладонь к открытому «О» стеклянного подсвечника, пока свеча почти не выгорала, повторял это, пока мне не надоедало, и моя голова падала ему на грудь, а он тихо убаюкивал меня одной из многих колыбельных, придуманных им самим:
Он просто мой хороший друг,
Простой и добрый друг,
Мой добрый друг,
Хороший друг,
Приятель мой и друг.
В какие-то минуты своей жизни он, должно быть, спрашивал себя, почему незнакомец повернул ключ. Должно быть, он спрашивал себя, как вообще можно было повернуть этот ключ.
— Что бы вы ни делали, — сказал тогда мой отец, обходя машину незнакомца, чтобы оглядеть мотор, — только не поворачивайте ключ.
Может быть, это был какой-то сбой в коммуникации, что-то подсказало незнакомцу, что можно завести мотор именно в ту минуту, когда добрый самаритянин залез под бампер его машины. Какими бы ни были его мотивы, незнакомец не стал медлить.
