Проповедник брел следом, убеждал меня выбраться из города, обещал научить божественным истинам. Кажется. Я не слушал.
Перед темным зданием, на самом верху которого пела проточина, уже собирались люди. Может быть, они тоже слышали ее.
Поднимаясь по лестницам, я надеялся, что ее не сумели взорвать. Я думал об аскезе и жестоких ограничениях, о тех самых лекарственных травах, о том, что доступ в Верхний мир нужно охранять и о том, что из-за вчерашних добрых девочек мы получили сегодняшние беды.
Все внутри проточины было разнесено взрывом. Сорванная с петель дверь валялась посреди холла, а электронная начинка умерла. Пропускное окошко вывалилось вместе со стеной. Пыль висела слоями и оседала на покореженных креслах.
Я вошел в самое жерло — и вдруг увидел распахнутую бездну Верхнего мира над головой. Преграда между Нижним и Верхним миром медленно колыхалась, она была крепка, никакие машины не управляли ею… и я прыгнул прямо в нее.
И когда Верхний мир с готовностью обнял меня, я готов был взлететь, пронзить его насквозь! Впервые я не цедил по капле, а пил до звона в ушах, любил до крика!
Потом, позже, очищенный и словно пьяный, я упал обратно, на пол каменного мешка.
Надо мной склонился проповедник, и я улыбнулся ему:
— Как это, оказывается, просто… Просто дышать.
