— Еще один у храма!
— Горит торговый комплекс! Парк Возрождения! С третьего по верхний уровень!
— Жертвы! Есть жертвы!
Нас толкнули, грубо, раз и другой — мы стояли на проходе.
У меня вдруг все поплыло перед глазами, закружилось, отдаляясь…
Я отпустил омилия, вернулся к машине и сел на тротуар, привалившись спиной к колесу. Проповедник увязался следом и теперь стоял надо мной со связанными руками и осматривался. Спокойный, как дохлая тварь из бездны.
Наверняка где-то должны быть резервные проточины. Но где? И сколько их? А скольким жителям нужен выход прямо сейчас? Завтра? Послезавтра? И сколько времени понадобится, чтобы починить хотя бы одну разрушенную проточину?
Я не знал ответов.
Я знал только одно — через две недели даже самые крепкие свалятся в четвертую стадию отравления, из которой нет спасения. Я умру раньше — я уже на первой.
Где-то вдалеке грохотало, и тротуар едва ощутимо подрагивал. Дальше по проспекту все сильней поднималось зарево — это горел торговый центр.
А я сидел, опершись о колесо, и думал.
О том, что будет с городом эти две недели. После того, как потушат пожары. После того, как разберут завалы и достанут раненых и погибших. После того, как поймут, что проточин не осталось. Что Верхний мир закрыт, запечатан обугленными микросхемами, заперт коротким замыканием. Что всей этой техники, которая позволяла нам жить, больше нет. Что мы не успеем ее починить. Мы столько не проживем.
Будет паника. Трупы на улицах. Серые лица в волдырях и незрячие глаза.
— Лучше бы вы взорвали весь город, — прошептал я.
— Нет, — он улыбнулся мне, как любимому сыну. — Мы научим вас жить, не отравляя Верхний мир. Начнется новая эра. Самоочищение.
Меня уже колотило. Что-то слишком быстро. А может, и к лучшему.
Потом я поднял голову и посмотрел на него:
— А зачем за город? Что за городом?
Те же уровни, тот же камень над головой, та же Преграда и бесконечные фермы.
— Что там за городом? — повторил я. — Спрятанная проточина? Для своих? Сами смастерили?
Он не ответил, но взгляд отвел.
— Значит, сами смастерили, — сказал я. — Ты ж чуть не сдох на улице — кого ты собрался учить аскезе?
— Я еще не достиг…
— Нихрена ты не достиг!
Я поднялся и побрел к проспекту. Дорога дрожала под ногами, будто сама бездна расшатывала ее.
А потом я услышал проточину. Среди гари и дыма она истекала сладким запахом, звала меня. Я был отравлен и нуждался в ней, я шел вслепую, блуждал, как во сне, по улочкам и лестницам, сквозь уровни, все выше и выше.
