Еще я впервые за долгое время – наверное, с момента, когда меня ударил стетоскопом Франциско, – рассмеялся. После одной из моих прогулок в палату вошел реаниматолог. К тому моменту мы с сестрами успели его хорошо узнать: приходя, он постоянно пытался впечатлить нас историями о том, как он учился в колледже и медицинской школе и как получил свою степень. Это утомляло, но в медицине такие персонажи встречаются часто. Мы лишь закатывали глаза. На этот раз, однако, он принес другую историю. Твердо посмотрев на меня, он сказал:
– Прежде чем вы продолжите свои прогулки, надо организовать вам… хм, как это называется? – он замялся. – Понимаете, я всю прошлую неделю был в Италии, поэтому мозг еще не переключился с итальянского. Не могу подобрать английское слово… хм… Эти, с резиновой подошвой… – На этот раз пауза длилась еще дольше. – А! Сандалии! Мы вам дадим сандалии, чтобы на ногах не появились волдыри. Вы слишком давно не ходили.
И он улыбнулся Джине. Поразительный человек. Он пытался одновременно произвести впечатление на изможденного пациента, слегка пофлиртовать с беременной сестрой этого пациента и скромно похвастаться своим заграничным вояжем. Когда он вышел из палаты, мы прыснули от смеха. Снова смеяться – потрясающее ощущение, и, должен признаться, не менее здорово вместе смеяться над чьим-то нелепым поведением.
После семи недель госпитализации, в основном проведенных в отделениях интенсивной терапии, я выписался. Мне действительно стало лучше – и тем не менее я ничуть не приблизился к пониманию случившегося. О том, что со мной произошло, мы знали не больше, чем в первый день.
На выходе я спросил врача из интенсивной терапии: что же, по его мнению, чуть не убило меня (я знал, они об этом говорили – врачи обожают хорошие загадки).
– Я не в курсе, что это было, – ответил он, – но давайте надеяться, что оно не вернется.
Такое отношение к проблеме, решение которой сводилось лишь к пассивной надежде, меня поразило.
Вскоре выяснилось, что о моем здоровье каждый день молились тысячи людей. Молились монахини на Тринидаде, где до сих пор живут почти все мои дальние родственники. Друзья, родные и те, кто меня поддерживал, – эту категорию людей я хорошо узнал благодаря своей работе в AMF – рассказывали мне, как усердно они молились о моем выздоровлении и как они рады, что мне стало лучше.
Я ценил их молитвы, однако несколько скептически относился к некоторым их заявлениям. Кое-кто из друзей и родственников уверял, что именно молитвы спасли мне жизнь и болезнь больше не вернется – это было ниспосланное Богом испытание, которое я выдержал. Очевидно, Господь увидел, сколько людей за меня молятся, и вынес Свой приговор, а дважды Он не проверяет. Я понимал, что они имеют в виду, однако помнил: так же рассуждал и я, когда маме впервые после операции сделали МРТ и не обнаружили никаких признаков рака. «Теперь она свободна. Она победила болезнь», – думали мы и продолжали молиться. Но болезнь
