А меня, честно говоря, эти споры только огорчали, и я никак не могла взять в толк, какое может иметь для нас значение, нарушает Иштван Тиса парламентские законы или нет, вводит реформы в армии или не вводит.
Но, помню, однажды вся семья пришла к общему мнению. Это было во время открытия памятника королю Матяшу в Коложваре. Венгерский оркестр исполнял не венгерский гимн, а «Готтерхальте». Даже мне, двенадцатилетней девочке, это показалось возмутительным.
Я родилась в Надьенеде в 1890 году. Отец к этому времени уже разорился, так что о нашем «былом богатстве» я знала только со слов моей старшей сестры Иоганны. Рассказы об этом я слушала с недоверием. Все «былое богатство» мне казалось попросту сказкой.
Окончив высшую девичью школу в Коложваре, я хотела сдать экзамены на аттестат зрелости, чтобы попасть в университет, но бедность этого не позволила. А так как из «добрых старых времен» в доме уцелел рояль — па нем играли мы с детства, — то я записалась в Коложварскую консерваторию, чтобы зарабатывать на жизнь уроками музыки. Надо сказать, что уроки я давала уже с первого курса консерватории.
Профессора считали, что из меня выйдет талантливая пианистка. Я участвовала во всех студенческих концертах. В коложварских газетах одобрительно отзывались о моей игре. Особенно запомнилась мне статья Имре Саса — он очень хвалил меня; думаю, что перехвалил.
Общественная несправедливость волновала меня с самого детства. Много раз задавала я вопросы — тогда наиболее авторитетному для меня человеку — отцу, почему существуют унизительные различия между нациями, между религиями; почему по-разному относятся к детям, у которых отцы образованные люди, и к детям, у которых отцы простые люди; почему не могут жить все люди честно, почему существуют богатые и бедные.
Как-то раз, хорошо помню, я внесла предложение, что лучше всего было бы поровну разделить все блага между людьми.
Отец ответил мне, что богатые и бедные существовали испокон веку. Главное, чтобы и те и другие были честными. Да и вообще нет смысла поровну делить блага, это все равно ни к чему не приведет: одни люди усердны, другие ленивы, поэтому спустя какое-то время мир снова разделился бы на бедняков и богачей. Короче говоря, так бог велел, и с этим надо примириться.
Я примирилась. Во всяком случае, на некоторое время.
Позднее слушала в Коложварском университете лекции Меньхерта Палади на социально-политические темы. Они заставили меня задуматься о многом. Но еще гораздо большее влияние оказало на меня то, что я сама испытала в высшей девичьей школе. В классе нас было пятеро заводил. Мы все очень дружили. И все-таки, когда у моих подруг устраивались журфиксы или домашние балы, то их высокопоставленные мамаши меня не приглашали. Стало быть, обо мне и нашей дружбе судили по тому, какое положение занимают мои родители и какое у них состояние. Я чувствовала, что, как только мы окончим школу, дочки будут относиться ко мне так же, как и их родители.
