.
Практически сразу после окончания декабрьского пленума 1936 г. сталинская точка зрения на самоубийства начала активно доводиться до партийцев низового уровня. Поступок же Фурера приводился как один из примеров действия врага. Направленный в январе 1937 г. на пленум Азово-Черноморского крайкома секретарь ЦК А.А. Андреев, говоря о самоубийстве Фурера и его письме, заявил собравшимся: «Оказалось, что он был в украинском центре террористов. […] Видите, чего стоят эти самые самоубийства? Мы это теперь будем принимать только как подтверждение этих показаний, только так, что всякое самоубийство есть подтверждение того, что враг стрелялся»[409].
Самоубийство Фурера, его письмо трагически отразились на судьбах многих людей. Особенно это касалось тех, о ком просил в своем письме Фурер. Заместитель наркома путей сообщения Я.В. Лившиц, душевное состояние которого так подробно описано в письме, был арестован ровно 2 месяца спустя после самоубийства Фурера, 16 ноября 1936 г., и после открытого судебного процесса расстрелян 1 февраля 1937 г. Письмо жены М.Н. Лившиц-Троицкой на имя Л.М. Кагановича, где та пыталась защитить, помимо мужа, память семейного друга от обвинений в троцкизме, прямо заявляя, что «создается легенда о смерти Фурера»[410], не помогло изменить ход событий.
Секретарь бюро Подмосковного угольного бассейна М.Ф. Постоловский, которого Фурер охарактеризовал как своего кровного друга и просил: «Помогите ему заботой перенести смерть друга», был арестован в день рождения Сталина, 21 декабря 1936 г., и расстрелян 7 августа 1937 г.
Иначе сложилась жизнь Г.А. Лерхе, артистки балета ГАБТа и жены Вениамина Яковлевича. В письме Фурер попросил партийных руководителей: «Помогите ей в увлекательном труде забыть незадачливого мужа». В июле 1937 г. она была арестована и как член семьи изменника Родины 2 октября 1937 г. приговорена к 5 годам исправительно-трудовых лагерей. Полностью отбыв срок, в июле 1942 г. освобождена. По свидетельству А.Н. Пирожковой, многие годы спустя, когда она предложила Лерхе встретиться и вспомнить В.Я. Фурера, то получила ответ: «Я так много страдала из-за этого человека, что не хочу вспоминать ни о нем, ни о годах в лагере и не хочу из-за этого встретиться с Вами»[411]. Так каким-то чудовищным образом исполнилось одно из желаний Вениамина Яковлевича Фурера, высказанное перед смертью.
Не все члены ЦК и Политбюро, которых вспомнил Фурер перед смертью, уцелели в ходе репрессий. Г.К. Орджоникидзе через несколько месяцев последовал примеру Фурера. Косиор, Постышев, Чубарь, Ягода в течение 1937–1938 гг. были арестованы и расстреляны. Из тех же, кто пережил Сталина, – Каганович, Молотов, Микоян – никто в опубликованных на сегодня воспоминаниях или беседах даже не упомянул фамилии Фурера. Подробно и довольно информативно рассказал о нем лишь Хрущев.
