Однако ситуация вскоре изменилась. 11 февраля 1937 г., разбирая вопрос состояния партийной работы в Боровском районе (одном из тех, где должны были состояться перевыборы), бюро МК решило проект постановления не принимать. Определились лишь с датой проведения общего районного партсобрания – 16 февраля, где секретарь райкома должен был выступить с отчетом. Перевыборные районные собрания, намеченные секретариатом МК, отложили, а вопрос о времени их проведения постановили решить дополнительно [371]. Начавшийся вслед за тем пленум ЦК изменил эти планы.
2. Поступок кандидата в бюро Московского комитета партии В.Я. Фурера и его последствия
Лето 1936 г., особенно август, всколыхнул партию. Одновременно с обменом партдокументов разворачивались аресты бывших активных оппозиционеров. Под знаком борьбы с внутренними врагами члены партии призывались к бдительности. Открытый судебный процесс над Г.Е. Зиновьевым и Л.Б. Каменевым 19 – 24 августа 1936 г. стал сигналом к ужесточению отношения ко всем политическим противникам. Партийные организации, вовремя не разоблачившие их вражеской деятельности, попали в щекотливое положение.
Столичная парторганизация не была здесь исключением. С одного из обвиняемых, заместителя председателя правления Госбанка СССР Григория Моисеевича Аркуса, незадолго до ареста, бюро Коминтерновского райкома ВКП(б) сняло два строгих партвзыскания и выдало новый партбилет. 16 августа секретариат МК и МГК ВКП(б) указал бюро райкома на «политическую близорукость и притупление большевистской бдительности» при разборе дела Аркуса, а его секретарю был объявлен строгий выговор[372]. Спустя несколько дней на собрании партактива Хрущев, рассказывая об этом случае, объяснял решение секретариата: «Товарищи, когда мы вызывали в Московский комитет секретарей тт. Савостьянова, Рутеса, мы объявили выговор тов. Савостьянову. Сам не умеешь разобраться, имей догадку, простую догадку, позвони в МК партии»[373].
На том же собрании Никита Сергеевич высказался об отношении к врагам партии. Он заявил: «Нельзя быть на квартире у врага, разговаривать с ним, пить с ним чай и не услышать нотки контрреволюции. Если он маскируется, то какой же это большевик, если он встречается с ним и не может обнаружить эти нотки. Это – потеря классовой бдительности, это – обывательщина»[374]. Однако даже такая позиция Хрущева расценивалась некоторыми рядовыми членами партии как недостаточно жесткая. Некий Г. Ваненко в своем письме к В.М. Молотову 6 сентября 1936 г. размышлял: «Троцкизм – враг коварный и упорный. Бороться с ним надо умно, тонко и беспощадно. Никаких авторитетов слушать не надо. Московскую организацию надо очистить от троцкизма и троцкистов. Тов[арищу] Хрущеву надо дать большие полномочия в разгроме троцкистского гнезда в Москве, чтобы он выгонял их не стесняясь, не оглядываясь ни на кого и ни на что. А то и тов[арищ] Хрущев побаивается громить троцкистов. Кого-то боится, что ли? Тов[арищ] Сталин должен дать ему лично эту установку»
