— И… Извините меня, — сказал он.
Еще подождав и ничего не дождавшись, Курт повесил трубку.
Ему было очень плохо. Он маялся целый вечер — все думал, что же ему теперь делать, и придумал очень хорошо: назавтра (как раз была суббота) Курт купил букет небольших роз с трогательной веточкой гипсофила и снова поехал к евреям.
Оставить для нее, а самому уехать. Без записки, а только с визитной карточкой — изящно и благородно. Она оценит.
Изящно не получилось: Курт пропустил остановку, а пока ждал автобуса и возвращался, все пошло прахом. Он наткнулся на Веру, уже отдав букет, и от неожиданности отпрянул в дверь, и вышло, будто он за ней следит…
Но главное — Вера приехала не одна.
Она вышла из победительного «Мерседеса», а следом пискнул ключами замка высокий шатен с отвратительной телефонной закорючкой в ухе. В глазах у Веры заметалась паника — шатен же, одним взглядом оценив парализованного Курта, одарил его гуттаперчевой растяжкой губ.
— До… брый день, — выговорил Курт.
— Добрый день, — ответила Вера. — Это Курт, — сказала она чуть погодя. — Мартин.
Шатен наклонил голову, доброжелательно рассматривая третий угол ниоткуда взявшегося треугольника. Эта вялая доброжелательность окончательно добила Курта: его существование даже не было помехой.
— Пришли на концерт? — спросила Вера, потому что надо же было что-то сказать. Пока, мучительно выбрасывая из глубины горла звуки, Курт пытался справиться с ответом, они стояли и смотрели на него: она с ужасом, шатен — с живым интересом.
— Не… не… нет! — крикнул наконец Курт.
— А мы пришли на концерт, — сообщил шатен и, приобняв девушку за спину, по-хозяйски провел ее в дверь. Последнее, что видел Курт, — рука с перстнем, мягко скользнувшая к ее ягодицам.
Если бы Курт пил, он бы напился в этот день до забытья, но умения забыться у него не было и он до ночи сидел на диване, щелкая пультом телевизора и разговаривая со стенами.
Мир не принимал в расчет его мычащие возражения. Двое суток Курт жил, как в плохом сне: жернова памяти медленно проворачивали его через позор последней недели, и рука шатена раз за разом скользила по Вериной спине и оглаживала ее попу.
Бог знает когда он вышел бы из этого морока, но кто-то над ним решил, что клин клином вышибают, и во вторник умерла мать. Ему позвонили из попечительской службы, и Курт поехал в дом, который теперь принадлежал ему, — как будто некий куратор озаботился раздвинуть пустоту его жизни до новых пределов.
