Он осваивался в этом безвоздушном космосе — в своем окончательном, пожизненном одиночестве. Он привыкал к нему медленно, то и дело застывая посреди улицы памятником неуместности.
Словно назло Курту, крепла весна и вокруг бесстыже обнимались — все, кроме него. Уплывая из реальности, длинно целовались за столиками кафе; схваченные желанием, приникали по двое к стенам домов… Вечером, бродя вдоль канала, он увидел беззвучный танец в желтом квадрате окна. Мужчина и женщина занимались друг другом с привычной нежностью, не удосужившись задернуть занавески…
Курт, не торгуясь, продал родительский дом со всей утварью, перевезя к себе только книги и в приступе внезапного гнева разбив фарфоровую грудастую пастушку, обнаруженную в материнской горке: пастушка, волосы в пучок, целовалась с высоким стройным пастушком. Б-б-блядь!..
Став немножко богатым, Курт повадился играть в тото уже не по маленькой, а по средненькой, а на выходные стал ходить на стадион. На стадионе было весело, и когда «Фейеноорд» выигрывал, даже хотелось жить.
Но матч кончался, хмельная пена оседала, и надо было куда-то идти. Разговаривать с трюмо он больше не мог, а друзей у него не было — никто так и не хотел брать его в свои игры… Несколько раз, когда тоска начинала идти горлом, он собирался с духом, чтобы позвонить Вере. Даже позвонил однажды — уже набрал номер, но на грани гудка задавил трубку, как мышь…
Она позвонила сама — в начале июля.
— Здравствуйте, Курт.
Сердце его бухнуло и отозвалось сладким нытьем в животе. Он задохнулся попыткой ответа, но она его пощадила и продолжила, как ни в чем не бывало:
— Вы не звоните, вот я и решила позвонить сама. Нельзя терять старых друзей, правда?
Она была весела — как-то уж чересчур весела, и он догадался, что никакого шатена больше нет, и снова задохнулся — уже от надежды. Курт предложил встретиться, и Вера легко согласилась.
Как же она была хороша — вся такая летняя, в легком бежевом платье с брошью! И волосы собраны в пучок, как тогда, на концерте, и глаза блестят каким-то незнакомым блеском. Вера говорила обо всем и ни о чем, спрашивала и понимающим кивком угадывала его спотыкучие ответы. Узнав о смерти матери, сказала: «Бедный Курт», — положила руку на рукав, погладила обшлаг…
И он тоже спросил, приступая к главному:
— Как вы?
Вера улыбнулась.
— Я хорошо.
— А-а…
Она торопливо накрыла его вопрос:
— Все хорошо, Курт.
Глаза ее в секунду заполнились слезами, и одна стремительно скатилась по щеке.
