— Не скажу, — ответил Марко.
— Скажи!
— Фигушки, секрет!
— А-а-а, — весело заныла Ингрид. — Я так не играю!
Но он решил снова придержать сюжет.
— Я страшно голоден. Пошли в ресторан. Держишь мужика на чашке капучино, совесть-то есть?
Нырял и выходил из пике воздушный змей, и чайка зависла над краем моря прямо перед ними, мерно маша крыльями и не двигаясь с места. Море бушевало уже по-настоящему, поднимая валы. Оно с размаху швыряло их в берег — и, как фокусник, превращало темную массу в легкую пену и брызги света.
Они добрались до ресторана, стоявшего прямо на пляже, и, когда она садилась, он наклонился к ее губам — и Ингрид вся подалась к нему, мгновенно закрыв глаза. Нет, он не потерял свою власть над ней, но и эта доверчивая девочка приобрела какую-то странную власть над его душой…
Они заказали мясо и вино. Шторм утих, а солнце все сияло; какой-то олух со скрипкой терзал слух «Розамундой», но ничто не могло испортить этого вечера. Рядом ужинала семья — поляки, кажется. Их смешной мальчишка отказывался идти за стол, сидел на песке букой…
Марко вдруг увидел все это в виде холста: ресторан на берегу, последнее солнце, двое за столиком, она — вполоборота, тонкая шея и челка, и официант на заднем плане, а на переднем — мальчишка, сидящий на песке… И чтобы пятно рубашки рифмовалось с золотистым куском неба… Пожалуй, это мог быть Ренуар.
Не начать ли малевать снова, подумал он.
— Слушай, — сказала она вдруг, — ты очень хочешь это мясо?
Он глянул в ее темнеющие глаза — и судорожно замахал официанту.
Они бросились в ближайший отель — там не было мест. Черт возьми, кричал он, волоча ее, смеющуюся, сквозь сито отдыхающих, к другому отелю, — черт возьми, понаехали тут…
В номере они, задыхаясь, бросились друг к другу. Солнце уже сползало с крыши на стену, когда протяжный крик Ингрид сдетонировал за окном сиреной «скорой помощи». Понижая тон двузвучия, сирена затихла где-то вдалеке, у мола, и они отвалились друг от друга, изнеможенные, в приступе смеха.
— Это ты…. вызвала? — хрипел он. — На помощь… ветеранам секса?
Она вздрагивала рядом от смеха и счастья, на смятых простынях, уткнувшись головой в родное плечо.
— Это лучший день в моей жизни, — сказала она через несколько минут. — Правда. О господи, какой счастливый день! Так не бывает.
— Бывает, — сказал он.
Она курила, стоя вполоборота у окна, и от изгиба ее спины у него снова перехватило дыхание.
— Иди сюда, — сказал он.
