На него снова накатило раздражение. Он затянулся напоследок и, нащупав пепельницу на балконном столике, задавил окурок. Надо бросать курить. Надо бросать курить, начать делать зарядку, перестать нервничать по пустякам… Он переставил пепельницу с окурками подальше от приоткрытой балконной двери.
В темноте комнаты, склонившись над постелью, Оля шепталась с Милькой. Он знал, о чем они шепчутся, и не хотел мешать.
Какой-то человек внизу стоял у перил и смотрел в черноту моря. Фонарь освещал толстую спину и загривок. Человек стоял так уже давно.
А ведь у него был отец, вдруг подумал Олег про утонувшего мальчика. И он, может быть, еще ничего не знает. Эта женщина — она должна была вернуться одна в гостиницу, снять трубку и решиться набрать номер…
— Алло.
Перехват дыхания, и губы не могут выговорить свинцовые слова… Такая тоска. Не надо пускать это внутрь, подумал Олег. Нельзя пускать все это внутрь. Но не было такой стражи, чтобы не пускать.
…Когда, разрывая сиреной сизый воздух сумерек, в сторону мола проехала «скорая помощь», он оборвавшимся сердцем понял: это к ней. К женщине с помутившимся взглядом, сидевшей на линии прибоя.
Угасал роскошный день, и темнел последний сантиметр вина в бокале, и остывал непосильный кусок мяса на доске. Они помирились, и Олина ладонь легла поверх его руки, и в ящик вчерашнего дня был заколочен дурацкий отель со всеми их ссорами — и все было бы хорошо, если бы не память об этих раненых женских глазах.
И не Милька, зверенышем сидевший на песке поодаль.
Теперь сын тихонько всхлипывал в темной комнате, и Оля, склонившись над диванчиком, что-то шептала ему в самое ушко. Она знала слова утешения.
У Олега их не было.
«Бедный ты, бедный, — жалела его, еще студента, тетка Сима на поминках деда, — тебе нас всех хоронить…» И Олег хоронил и хоронил, а два года назад похоронил и Симу, но эта печаль держала мир в равновесии: те уходят, другие рождаются…
Такое, как сегодня, парализовывало душу. Ни логики, ни правил не было в этом, а только ужас букашки под сапогом, телеграмма Бога Иову: будет так, а почему — Мое дело! И облепленная деловитыми мухами мертвая рыба на песке смотрела костяным глазом, приглашая поучаствовать в лотерее…
Смерть была законной жиличкой под равнодушным небом, у нее были десятки лиц, и нельзя было угадать, как и когда рухнет мир от какой-нибудь ерунды: пьяного идиота в джипе, свинца или свинчатки, цифры в анализе…
Олег вспомнил, как ходили навещать однокурсницу — в больницу, откуда она уже не вышла, и знала, что не выйдет. Как она смотрела на них из-за невидимой, но уже всеми ощутимой черты, и в глазах темной тяжелой водой стоял вопрос: почему я?
