— Все хорошо, — без выражения ответила она. Внутри еще было тепло от него.
— Ну, я рад…
Сказать это без выражения не получилось, и муж, мгновенье помедлив, вернулся в кабинет. Краешком своего существа — тем краешком, который не был заполнен случившимся, — она пожалела Йохана.
Несколько дней Ингрид ждала развязки — ждала, что муж накричит, может быть даже ударит, как ударил ее однажды в постели, устав колотиться в дверь, ключом от которой поленился обзавестись… Она почти хотела скандала. Но он просто вывел ее за скобки, исключил из числа живущих.
Доброе утро. Вернусь к ужину. Большое спасибо. Спокойной ночи.
Она не искала случая поговорить, но готовила человеческие слова для того дня, когда он сам решится заговорить по-человечески. Она заранее мучилась поворотами этого разговора, но муж развязал узел по-другому.
В начале месяца выяснилось, что не пришли деньги на карточку. Она подождала еще несколько дней, а потом, затаив дыхание, позвонила в банк. Она боялась, что денежная заминка окажется недоразумением, но ей ответили именно то, на что она надеялась.
«Спасибо!» — радостно крикнула Ингрид, приведя в замешательство операционистку. За двадцать лет работы в банке та впервые услышала радость в голосе человека, узнавшего, что деньги не пришли.
Как славно! Не надо мучиться, объясняться, искать слова… Ее просто сняли с дотации — не о чем и разговаривать! Ингрид шла по улице и нараспев повторяла слово «свобода». Все, что измеряется деньгами, — недорогая цена…
С Марко они встречались теперь почти каждый день. Прикосновение его рук вынимало ее из сознания. Она ждала теперь этого провала, но всякий раз он наступал нежданно. Вот щелчок дверного замка, вот властная ладонь на плече, вот он рывком притягивает ее к себе, вот губы, вот четвероногим пауком, на ходу выдираясь из ремней и застежек, они добираются до постели — и все. Будто бы тупой удар чем-то мягким по темечку, провал — и вот они уже лежат рядом, и тело вздрагивает эхом его ударов, и отзвук последнего крика гуляет по стенам. А сколько времени прошло и что было в промежутке — хоть у него спрашивай! Он-то сознания не терял, занимался ею хищно и умело, и его тяжелое дыхание ей в загривок — потом, когда все кончалось, — было для нее небесной музыкой.
Она начинала скучать сразу. Марко высаживал Ингрид за квартал до ее дома, у магазина ламп, и еще не успевал вернуться к себе, а телефон уже начинал разрываться эсэмэсками. Она писала подробные бесстыжие нежности, и Марко чувствовал себя смущенным. Сюжет разворачивался в какую-то непредусмотренную сторону…
