Homo ludens | страница 34

«Записные книжки Чехова» я перечитывал несколько раз. Про странную чеховскую поэзию, про невероятно трагическое и пустяшное в одно мгновение. Прочтите «Записные книжки Чехова», если не читали, это блеск. Там писатель Чехов и исследователь Зяма, настоящий путешественник в пробковом шлеме, разговаривают на одном языке. Мне кажется, пробковый шлем Зяме был бы очень к лицу.

Зяма, когда ему что-то нравилось, был щедрым. Он вообще был очень эмоциональным. Сколько раз я слышал от него «потрясающе» или «полное говно», но, кажется, никогда не слышал «ничего» или «неплохо». Я сам видел, как он после спектакля, который его взбесил, послал режиссера на три буквы и выбежал из театра со словами «ноги моей здесь больше не будет».

Таня Паперная (1952–1978), Алеша Паперный, собака Татоша, Баковка, 1960-е. Фото В. Паперного.

Детских воспоминаний у меня очень мало, но я почему-то всю жизнь помню гантели в Зямином кабинете. Я был потрясен, когда их увидел. Мне, видимо, казалось, что писатель и гантели несовместимы. Может быть, из-за этих гантелей я всегда считал Зяму невероятно физически сильным человеком. Не знаю, как физически, но Зяма был сильным человеком.

У Зямы не было обычного для большинства людей набора выражений лица – изумление, понимание, внимание и прочая хрень. Он реагировал как ребенок, который не знает, как он реагирует. Зяма нечасто улыбался. Но зато, когда улыбался, это был прямо подарок. Я обожаю таких людей.

Зяма замечательно рассказывал анекдоты. Я уверен, что большинство из них он сочинил сам. Анекдоты эти я потом слышал и от других людей, но первый раз всегда – в Зямином исполнении.

У меня плоховато с памятью на события, зато я помню запахи. В Зямином кабинете пахло книгами и сигарами. Зяма не курил. В советское время в табачных ларьках продавались кубинские сигары. Поштучно. А коробки от них можно было или купить за копейки, или просто выпросить у продавца в ларьке. У Зямы были десятки этих коробок, в них были записки, фотографии, документы, они стояли, как книжки, на полках, и на них были надписи – Чехов, Маяковский, Вадик, Таня и т. д.

Я думаю, многие лучше меня могут рассказать о Зяме-писателе, литературоведе, о Зяме-пародисте, о Зяме – самом остроумном человеке на свете, о Зяме – сочинителе фразы «Да здравствует все то, благодаря чему мы, несмотря ни на что!» и т. д. Я хочу рассказать о Зяме-певце.

Зяма сочинял и пел песни. Чаще всего он брал какую-нибудь известную мелодию и сочинял слова. Вот, например, была у него совершенно чудесная песня на мотив 3-й части 2-й фортепьянной сонаты Шопена, короче, всем известного похоронного марша. Начиналась она словами «В сельском хозяйстве опять большой подъем». Он так сочинил слова, что они абсолютно точно соответствовали непростой мелодии, и Зяма очень точно эту мелодию исполнял, со всеми фиоритурами. Песня эта актуальна и сейчас, представьте музыку и попробуйте спеть – в сельском хозяйстве опять большой подъем…