Homo ludens | страница 28
Вся семья на меня давила и фактически заставила поступить в университет на химфак: моя мама заведовала лабораторией в крупном институте и считала, что сможет мне помочь. Я сама успешно сдала экзамены, проучилась пять лет. Ходили в походы, пели песни Ады Якушевой у костра: «Ты мое дыхание, утро мое ты раннее…». На пятом курсе я вышла замуж. Поступила в аспирантуру, родила сына Лешу, в двадцать шесть лет защитила диссертацию. И практически сразу после этого бросила ненавистную мне химию. Это был, возможно, самый важный поступок в моей жизни. Мне было нелегко, но я нашла свой путь.
Для меня очень важно, что именно Зяма меня понял и отнесся к моим метаморфозам положительно. Как-то даже признался: «Ну что ж, ты победила! Я был неправ». Именно поэтому Зямочка очень внимательно относился к моим, а позже и Лешиным театральным экспериментам, не пропускал ни одной премьеры, живо интересовался нашими успехами.
Вот два эпизода. В Студии Табакова на Чаплыгина я была общественным завлитом, а Леша самым младшим студийцем. Готовили дипломный спектакль курса «И с весной я вернусь к тебе» про Павку Корчагина по пьесе Алексея Казанцева, режиссером был Валера Фокин. Леше тогда было лет пятнадцать, и он тайно от Табакова бегал в Театр Гедрюса Мацкявичюса, в который был влюблен, и даже занимался там в студии. Однажды его привезли оттуда на машине домой, нога была в гипсе. На мой истерический вопрос, что случилось, друзья-студийцы ответили: «Ему на ногу упал рояль». Премьера в Студии Табакова состоялась через несколько дней. Леша играл обывателя с загипсованной ногой. Зямочка, конечно, был на спектакле, а перед этим всю ночь обсуждался вопрос, уходить Леше из Студии Табакова к Гедрюсу или нет. Все прошло очень успешно – цветы, аплодисменты. Мой дядя благодарил, беседовал с Табаковым о высоком. Но он не был бы Паперным, если бы в конце не бросил реплику: «Ну что ж, теперь Леша может с уверенностью сказать: “ноги моей не будет в этом театре”». Кажется, Олег Павлович обиделся.
Алексей Паперный в спектакле Марка Розовского «Холстомер», 1980-е. Фото К. Горячева
Была и гораздо более поздняя история: в ней нога упоминается уже в другом контексте. Я тогда уже работала у Розовского, и Марк поставил эпопею «Два существа в беспредельности» по «Преступлению и наказанию» Достоевского. У Марка никогда не срабатывал инстинкт самосохранения: он пригласил на премьеру всех ведущих специалистов по Достоевскому – в основном из ИМЛИ. Среди приглашенных был и Зиновий Самойлович. Скажем прямо, спектакль был не из самых удачных. Литературоведы погрустнели. Зяма не смог сдержаться и сделал довольно резкий разбор. Марк побагровел и заявил, что при всем его уважении к Паперному как к критику он должен заявить, что в театре Паперный не разбирается. Это было особенно обидно, потому что Зиновий очень любил театр и кино и у него были интересные статьи о театре. Зяма в ответ отрезал: «Ира, быстро собирайся – мы уходим». Повернулся к Марку и добавил: «Ноги ее больше не будет в этом театре». Потом все как-то развиднелось. Но осадок остался.
