Но фамилиаром может быть только живое существо. Чтобы из него кости сыпались — про такое я еще не слышала.
С другой стороны, что я знала о ведьминских традициях Ньямаранга? Женщины из семьи Блайт фактически создали образ ведьмы в головах вайтонцев. Никакие другие туда не допускались: если кто-то из мастериц переступал черту, с ней разговор был весьма короток.
На ведьм Ньямаранга влияния не было ни у кого. Едва ли они сами осознавали, что за дар им достался, — ньямарангцы слишком боялись потустороннего и необъяснимого, чтобы где-то успела сформироваться семейная династия со своими обычаями, ограничениями и секретами мастерства.
Что, впрочем, не спасало от гениальных самоучек.
- Что-то случилось? — настороженно спросила Линдсей, выглянув из душевой. — Ты побледнела.
Я покачала головой и вытряхнула птичий прах в распахнутое окно.
Единственный человек, который действительно разбирался в суевериях простых ньямарангцев, ошивался где-то рядом со смертью, скрываясь по приказу Короны, и мне было запрещено его разыскивать. Это было ужасно некстати. Кто еще мог порасспрашивать аборигенов про колдовство на костях так, чтобы не оказаться посреди Свамп Холлоу с заточкой в печени?
Самое смешное, что я, кажется, уже знала. Но легче от этого не становилось.
События развивались в полнейшем соответствии с законом подлости. Леди Изабель весь завтрак просидела, как кошка в засаде у мышиной норки, но Линдсей предпочитала всячески увиливать от прямых ответов и к себе поднялась выжатая и обессилевшая, словно мышь, чудом ускользнувшая от погони. Затянувшееся противостояние с матерью стоило ей остатков душевного равновесия, и на бумаги от Элиаса Линдсей смотрела без особого энтузиазма, но все же — вот оно где, аристократическое воспитание! — пересилила себя и велела подать документы в кабинет.
Я протащила туда контрабандой еще и какао со льдом, но ситуации оно не исправило.
Вдобавок в биографии Нарит не нашлось ничего такого, за что можно было бы зацепиться и отложить назревающий разговор с Джейденом.
Пророчица оказалась ровесницей Сирила (выглядела она малость старше — должно быть, ориум не прошел для нее даром), но на этом неожиданности заканчивались. Своего отца она не знала; ее мать клялась, что тот был вайтонцем, пропавшим без вести спустя пару месяцев после знакомства, но доказать ничего не могла. К записи о Файлин Аволокорн прилагался черно-белый снимок весьма фривольного толка, мигом объяснивший, почему никто и не пытался организовать поиски счастливого папаши: на фотографии по-ньямарангски тонкая девушка со сложной прической, украшенной франжипани, кокетливо улыбалась и прикрывала обнаженную грудь цветочной гирляндой. На заднем плане виднелся старый дом, типичный для ранних колониальных построек, — узкий, трехэтажный, с балкончиками на двух верхних этажах, с которых зазывно махали руками другие красавицы, одетые ничуть не скромнее, чем первая леди борделя. «Лелаваади», — гласила крупная вывеска над входом.
