Кошмары Линдсей оказались насланными. Нарит была не единственной неучтенной ведьмой в окрестностях.
А главное — почему птичья кость?
До сих пор я была единственной ведьмой, которая насылала чары смертью, разложением и костями. Причем маму это сильно беспокоило поначалу, но никаких толковых объяснений от нее я не добилась. Кое-как выяснила, что ее опасения родом из тех времен, когда меня еще и в проекте не было: что-то нехорошее случилось с ее тогдашним фамилиаром, смешливой мангровой альционой, — то ли она попалась какому-то сумасшедшему колдуну, то ли ее сохранность едва не стоила жизни Сирилу (который как раз был в проекте, то есть досталось, скорее, его матери, блистательной певице, знаменитой на всю империю). Вспоминать об этом не хотел никто: мама болезненно морщилась и отшучивалась, папа становился невыносимо вежлив, а несравненная Ламаи Кантуэлл замыкалась в себе — и поднять ей настроение мог разве что дядя Кристиан, ее муж.
Когда я вступила в пору и стало ясно, что все мои таланты вращаются вокруг разнообразных средств для помутнения рассудка, на семейном совете среди женщин рода Блайт даже подняли вопрос о том, чтобы лишить меня дара. Ни одна ведьма не покусится на чужую волю, не поработит чье-то сознание: все наше ремесло — игра на чужих слабостях. Стоит заколдованному человеку действительно захотеть — и спадут любые, даже самые сильные, самые искусные и отчаянные чары. Потому-то, вероятно, Джейден и проснулся раньше времени тогда, в хижине Нарит: ему было слишком любопытно, что происходит…
Именно то, что, несмотря на все мои особенности, в вопросах чар я действовала по классической схеме, и уберегло меня в юности. Прабабушке хватило мудрости и куража позволить мне попробовать себя в семейном ремесле, а нехитрые наблюдения наглядно продемонстрировали, что ведьма из меня, может быть, весьма специфическая, но все же вполне укладывающаяся в рамки профессиональной этики.
Я здорово сомневалась, что неизвестная ведьма, наславшая кошмары на Линдсей, беспокоилась из-за подобных вопросов. Больше походило на то, что кто-то хотел с гарантией подкосить наиболее влиятельные вайтонские семьи Ньямаранга, ударив по самому больному месту: по их наследникам.
По детям.
Что хуже, если бы мне, скажем, вдруг понадобилось наслать какой-нибудь сон, в ловце оказалась бы не кость, а комочек серой кошачьей шерсти. Отделенный от меня дар всегда принимал одну и ту же форму, маскируясь под фамилиара.
