Он переслал ей также номер очень распространенной газеты, в котором его изобретению была посвящена целая статья, написанная игривым и цветистым слогом и начинавшаяся, само собою разумеется, известным вольтеровским стихом:
C'est du Nord aujourd'hui que nous vient la lumière!..
[103]На площади, откуда уходил дилижанс, Любу встретила ее подруга Варвара, также, как и она, не кончившая курс слушательница медицинских курсов. Здесь она кое-как перебивалась уроками, доставлявшими ей очень скудный заработок, но зато оставлявшими много свободного времени. Люба была очень рада каждый раз, когда ей удавалось встретить Варвару, с которою ее не только сближали общие воспоминания, но которая поддерживала ее au courant[104] того, что делалось в их маленьком кружке, от которого Люба, постоянно занятая с больными, совсем отстала. Кроме того, Варвара очень тщательно следила за газетами и журналами и теперь захватила их с собою целую пачку.
Погода на этот раз не благоприятствовала их экскурсии. Небо было серое, без просвета, и с утра лил холодный осенний дождь, порою перемежавшийся со снегом. Люба еще больше чувствовала свою усталость и, против своего обыкновения, не болтала весело с Варварою, которая читала ей вслух наиболее интересные новости их русских газет.
Первая савойская деревенька, по которой они проезжали, была легко узнаваема по жалкому виду ее изб. Дорога шла в гору; дилижанс тащился шагом, и за ним всё время шли ребятишки, канючившие заученным голосом: «S'il vous plait, monsieur!»[105] — хотя они и имели время рассмотреть, что в карете никого не было, кроме двух дам. Люба подала им медную монету, хоть и знала очень хорошо, что привычка к нищенству развита в этих детях туристами, стекающимися в большом количестве в хорошее время года в эти края.
Взбежав по ветхой деревянной лестнице, обвитой виноградною лозою, в первый этаж крестьянского домика, — в нижнем этаже помещались корова, куры и две козы, — Люба нашла свою Крошку, барахтающеюся на полу вместе с сыном своей кормилицы Марселлины, Жаном, который был всего только двумя неделями старше ее. За ними присматривала девочка лет пяти, забавлявшаяся в то же время куклой без головы. Девочка эта, как и Крошка, была взята Марселлиною на прокормленье, за скромную плату в двадцать франков ежемесячно и за подарки «на мыло». Но, по прошествии полугода, мать малютки исчезла совершенно, и ребенок остался на руках у крестьянской семьи. Вся деревня охала и ахала от скандального случая, встречавшегося, впрочем, уже не раз в этой же самой деревне. Но Марселлина, тем не менее, оставила у себя малютку, к которой привязалась еще больше с тех пор, как ее собственная дочь, ровесница этого приемыша, умерла. Случай этот не послужил ей уроком, и она без труда согласилась взять дочь Любы и Чебоксарского, и до сих пор еще не будучи уверена, что в один прекрасный день и Мими, — так называла она Крошку, — не останется новым придатком к ее семье. Но ее, как и всякую французскую крестьянку, соблазняла перспектива получать двадцать франков чистыми деньгами каждый месяц, хотя она далеко была не бедна. К тому же она верила, что приемыш приносит счастье, и знала, что в случае такого казуса вся деревня охотно разделит с нею бремя содержания лишнего рта…
