В первые дни недели Фрошар наведывался в камеру больной и днем, и ночью, с встревоженною физиономиею, в войлочных туфлях, приложив свой тонкий волосатый палец к усатым губам и выражая свою благодарность Любе такою молчаливою обезьянообразною мимикою и игрою физиономии, что подруга Чебоксарского захлебывалась от припадков подавляемого смеха. Теперь он являлся только в определенные часы и с обычною своею шумною развязностью южного француза. Кадаверический[102] вид исчез вовсе с лица больной, которая даже начинала ощущать удовольствие от этого продолжительного лежания в теплой комнате, на удобной кровати. Оно было совершенно непривычно ей, владетельнице прачечного заведения, деловитой и простой женщине, которую с самого раннего утра будило сознание, что у нее трое детей, все девочки, которым нужно приготовить кусок хлеба на черный день теперь, пока еще есть силы работать, и что муж ее, служивший помощником машиниста на заводе, не дожив и до сорока лет, нажил уже себе ревматизмы, которые она называла rhumatrisses, и которые иногда по неделям задерживали его в постели. Самая болезнь ее произошла от простуды, которую неугомонная мадам Плошю захватила, выйдя слишком преждевременно на озеро мыть белье вместе со своими работницами.
В следующую субботу Люба снова готовилась посетить давно не виданную свою Крошку и остаться с нею этот раз уже целых три дня. Снова, придя в контору за деньгами, она получила новое письмо, написанное хорошо ей знакомым почерком.
Чебоксарский писал, что теперь уже и дня не проходит без того, чтобы он не получал одной или нескольких записок в конвертах, украшенных короною и вензелем Z. S., написанных неровным почерком и лаконическим слогом Зои Евграфовны; что, кроме этой странной особы, к нему был приставлен новый дядька, воинственного и франтовского вида мужчина с нафабренными усами, с шрамом на смуглом лице, с седыми курчавыми волосами; на карточках его тоже красовалась корона и значилось: майор, граф Аттила Петьяши. Он, писал, что перезнакомился уже со множеством людей самого разнообразного чина и звания; что в газетах уже несколько раз упоминалось его имя и его изобретение; что, наконец, назначен день, в который он должен будет представить свое открытие, уже не на суд Михнеевых, Сердобских и К>°, а знаменитого ученого общества, в числе членов которого насчитывается несколько имен специалистов, прославившихся на весь свет теоретическими своими работами или техническими открытиями. К этому сроку, не очень уже отдаленному, необходимо будет изготовить несколько фонарей… Словом, так или иначе, дело близится к развязке.
