— Я хочу развода? Кто это вам сказал? Ложь, ложь, — чистая ложь. Я из кожи лезу вон, чтобы этого дурака заставили жить со мною. А он прячется… Трус, дурак! Девчонкою меня выдали за него. Правда, я сама была влюблена в него, как кошка. Я красавица была; богатая была… Он меня развратил; прожил всё, и мое, и свое. А теперь бежал, прячется, боится меня. Сидит в деревне, у тетушки под юбками. Как вам покажется? Что бы вы стали делать на моем месте? Ведь должны же его заставить вернуться ко мне! Как мужа мне его не нужно. Я знаю, что я теперь стара, истаскана. Он и деньги мои, и красоту, и здоровье — всё растратил. Но всё же, если я захочу, я себе получше любовников найду. Значит, как муж он мне совсем не нужен; он мне гадок стал. Понимаете?
— Совсем ничего я не понимаю. Как муж, вы говорите, он вам не нужен; к тому же совсем подлец и дурак. Я думал бы, что не стесняет он вас, так и слава Богу. А вы хотите, чтобы его заставили вернуться к вам…
— Ах, как вы просты! Мне десять тысяч франков… меньше восемь тысяч… в год нужны. Где же я их возьму? Я бьюсь, лезу из кожи вон; но меня в хорошее общество не принимают, смотрят на меня, как на…
Она выговорила нецензурное, грязное слово.
— Чтó я оскорблений выношу! А будь при мне этот дурак, мое положение совсем другое станет. Я ему сейчас отличное место достану, здесь или в России, или в Египте — всё равно. Сама буду работать за него… он ведь ни на что неспособен. Вы думали, что я из-за себя хлопочу о разводе! Что у меня волосы напудрены и глаза подчеркнуты, так вы уже и решили — пошлая потаскуха, развратница, сердца нет… Мне ужасно тяжело бывает за себя, а… поверите или нет — всё равно — сто раз тяжелее, когда подумаю, сколько нас таких. Девчонкою отдадут тебя развратному негодяю, или сама влюбишься, как кошка, и кончено… на всю жизнь… Голубчик, неужели вы думаете, что и развод им не поможет, что так уж им и суждено пропадать, выносить то, что я выношу?!.
И она, запустив свои маленькие, щеголевато выхоленные руки в напудренные волоса, с рыданием откинулась на кушетку.
Исход смелой операции, которую сделал в кантональной больнице старый и известный хирург Куртальо, оказался неожиданно благоприятный, блестящий. Воспаление брюшины, которое, обобщившись, должно бы было неминуемо закончиться скорою смертью, локализировалось с первого же дня. Потери крови несколько раз принимали опасный характер, но их удавалось вовремя остановить, благодаря, конечно, заботливому и толковому уходу Любы.
