Глава 7. Между Джеком и Джимом
Тонкая змейка табачного дыма неспешно ползла вверх, извиваясь и растворяясь в душном пространстве комнаты с наглухо задернутыми шторами. Сломанный пополам окурок, раздавленный о стенку каменной пепельницы, тлел упорно не желая гаснуть. Казалось, он из последних сил пытается отравить и без того непригодный для дыхания воздух…
Высокий худой мужчина с сединой на висках вынул из пачки последнюю сигарету и вновь закурил. На вид ему было чуть больше шестидесяти. Высокий лоб, залысины, острые скулы и волевой подбородок, покрытый щетиной, рождали властный образ. Глубокие морщины, похожие на линии, коими испещрена ладонь, выдавали мыслителя, а усталые небесно-голубые глаза — древнюю душу.
Случайному гостю не составило бы труда догадаться, какой образ жизни вел этот одинокий скромный мужчина. Вопреки европейской моде, он не пытался молодиться, не истязал себя тренировками в спортзале и даже не бегал по утрам. Точно зная цену каждой минуты проведенной на Земле, мсье Анри (именно под таким именем его знали соседи) проводил отведенное ему время так, как считал нужным… а именно — в компании двух лучших друзей: Джека Дениелса и Джима Бима. Чуть реже к ним присоединялся старина Джонни Уокер, но от его рассказов всегда голова кругом, а потому, в холостяцкой берлоге его не очень-то жаловали…
В крошечной, захламленной гостиной, плавно перетекающей в спальню, никогда не выключался старенький телевизор. Для хозяина-затворника это было единственной возможностью слегка приглушить тот невыносимый писк, что разрывал голову, стоило на секунду остаться в тишине. Непропорционально большая черепушка полнилась разными мыслями. Далеко не все из них оказывались приятными. Стараясь избежать встречи с безумными идеями и суицидальными порывами, мужчина напивался до беспамятства. Вливал в себя столько алкоголя, что ближе к полуночи не мог вспомнить кто он и почему еще дышит…
Как и любой закоренелый отшельник, мсье Анри был не слишком приветлив и не всегда помнил о необходимости придерживать двери перед теми, кто идет вслед. Впрочем то, что могло показаться грубостью, на самом деле ею не являлось. Местные знали это, а потому — не держали зла. Одинокий старик вызывал у них чувство неловкого сострадания. Ведь статус холостяка — это здорово, когда тебе слегка за тридцать. Перешагивая рубеж «почтенного возраста», мужчина перестает казаться редким экспонатом. Выветривается странное очарование заядлого одиночки, с ним же уходит интерес противоположного пола… Ему на смену приходит понимающее сочувствие, или, еще хуже — жалость, от которой тошнит не меньше, чем от посиделок с Уокером.
