Не понапрасну разъезжал Кильмек-абыз по аулам и кочевьям. Даже самые пугливые и осторожные люди, которых призывал он к борьбе, зашевелились, будто после зимней спячки. И вот сошли со склонов гор снега, забурлили вешние воды, размывая овраги, с гулом тронулся на Агидели лед. Оживились деревенские кузницы, спешно перековывались лихие кони, звенели под молотами на наковальнях боевые пики, заблестели на стрелах каленые наконечники. Зажиточные хозяева спешно прятали скотину в горных ущельях и глухих лесах.
Шакирдов постарше Кильмек-абыз взял с собой, а младшим было велено, не прерывая занятий, оставаться в медресе, чтобы не бросать ее на произвол судьбы, и быть настороже. А на какой срок оставаться — не сказал. Сам он в ауле больше не появлялся, никаких вестей о себе не подавал. О Кирилове тоже ничего не было слышно. Жизнь текла размеренная, скучная. Между тем поляны украсились желтыми головками горицвета, наступил кукушкин месяц — май. Утратив остатки терпения, шакирды один за другим покидали медресе. Надумал вернуться в свой аул и Кинзя.
* * *
В середине лета от заезжих путников Кинзя узнал о том, что тяжело заболел Котло-атай. Бывший хальфа, уже дряхлый от старости, он давно не давал уроков, но не ушел из медресе, взяв на себя обязанности назира — воспитателя, приглядывающего за шакирдами. Справедливо рассудив, что жизнь близится к закату, он и остаток дней своих хотел посвятить ученикам, без коих не мыслил существования. К тому же был он один-одинешенек на белом свете. Шакирды любили его за кроткий нрав и доброту.
«Каково там сейчас старику одному?» — с жалостью думал Кинзя. Перед его мысленным взором вставал Котло-атай — беспомощный, нуждающийся в уходе и теплом слове. Лежит, наверное, на нарах в пустом медресе, нет сил подняться, и рядом никого, кто подал бы на ложечке еду, поднес бы чашу с водой к запекшимся в предсмертный час губам. Кинзя не находил себе места, думая об одиноком, старом человеке.
Как на счастье, из своей дальней Кырк-уйлиминской волости нагрянул в гости закадычный друг Алибай. Кинзя поделился с ним своими переживаниями.
— Ехать надо обязательно, — сказал он убежденно, как об окончательно принятом решении. — Помогу ему, пусть даже своим присутствием. Слушай, друг, поехали вместе?! По пути и Каскына прихватим. Ну как, согласен?
Алибая, хоть и не учился он в этом медресе, долго уговаривать не пришлось.
— Поехали!
Радости Котло-атая не было предела — нет, не забыли о нем любимые воспитанники, в такую трудную минуту вспомнили, навестили. Он с удовольствием отведал привезенные гостинцы, каждого в отдельности поблагодарил — и Кинзю, и Каскына, и Алибая, умиротворенно беседовал с ними, даже попытался встать, но подростки снова уложили его в постель.
