Не обращая внимания ни на что, Кирилов продолжал путь. Его хорошо вооруженные отряды разъезжали по округе и, ломая слабое сопротивление башкир, добывали продовольствие и фураж. Сопротивлявшихся пороли, а то и попросту убивали. Зная об этом, Кирилов утешал себя мыслью, что лес рубят — щепки летят.
Экспедиция испытывала в пути неимоверные тяготы. Большой урон она потерпела у реки Мелеуз во время схватки с летучим отрядом башкир. Затем, после излучины Агидели, охватившей полукольцом гору Кунгак, начались отроги Урала. Куда ни глянь — непроходимые лесные чащобы. Взметнулись в небо иссиня черные вершины. Лошади, запряженные в тяжело груженые телеги, с трудом одолевали перевалы. Казалось, нет конца глубоким ущельям и неожиданным обрывам. Дорога была отвратительной. Она то захлестывала гору, то тянулась по каменистому кряжу, то делала немыслимые повороты в густых урманах. Когда выходили на плоскогорье, тоже было не легче. Башкиры до их прихода успевали пустить пал, и солдатам приходилось спускаться в пойму рек, теряя время. А утром, выбиваясь из сил и калеча лошадей, снова поднимались в гору. У пушек ломались лафеты, терялись ядра. Что уж тут говорить о поломанных повозках и охромевших лошадях, если начали валить людей болезни. Иван Кирилов не избежал общей участи, слег с воспалением легких. Горы словно давили ему на грудь, сковывая дыхание, горело объятое жаром тело… но экспедиция продолжала идти вперед.
Проводив Алибая, Кинзя заскучал. Не было на душе той легкости, которая сопутствует отдыху, заработанному после долгих месяцев учебы. Медресе сожжено и неизвестно, будут ли когда-нибудь продолжены занятия. Опасность нависла над родной землей. Доносятся слухи о налетах карателей. Где-то гибнут люди. Льется кровь, проливаются слезы. В такую пору невозможно оставаться одному.
Кинзя потянулся к сверстникам из своего аула. Особой дружбы с ними у него не было. Дети бедняков, не имевшие нарядной одежды и возможности учиться в медресе, сторонились его, байского сынка. Поняв это, Кинзя решил ничем не отличаться от них. Красивую бархатную шапочку сменил на малахай, камзол — на казакин, вместо сапожек обул чарыки.
За речкой Назой, на окруженной березами лужайке, мальчишки самозабвенно, забыв обо всем на свете, упражнялись в меткости стрельбы из лука по мишеням.
В этом не было ничего необычного. С незапамятных времен, лишь стоило возникнуть угрозе войны, все мужчины, от безусых юнцов до седобородых старцев, гнули луки из березы и кленов, вспоенных кровью предков и потому обладавших особой прочностью, собирались группами, чтобы посостязаться в верности глаза. Устраивали сабельные бои, учились владеть пиками. Старшие показывали боевые приемы, младшие перенимали их. Все эти приемы сводились к трем основным моментам: враг находится далеко — стреляй в него из лука; чтобы не подпустить близко к себе — коли пикой; а если он очутился рядом — бей палицей-сукмаром, секирой или топором. Премудрость схватки в том, что в одном случае надо уберечь себя от смерти, в другом — убить врага.
