Гостя усадили в красный угол, на двух подушках — в знак особого уважения. Асылбика быстро постелила скатерть, поставила угощение и незаметно удалилась, забрав с собой в летний домик Кинзю с Алибаем.
Хозяин и гость, оставшись наедине, не спешили начать разговор. Арслан-батыр потчевал, Кильмек-абыз, отпивая из чаши кумыс, расспрашивал о здоровье домочадцев, о лошадях и скотине, прочел молитву за благоденствие дома.
— Почему на сход не приехал? — спросил Кильмек. — Я уж, грешным делом, подумал, что ты заболел. Беспокоиться начал.
— Болезни пока не трогают меня, — ответил Арслан. — Мирские заботы заели.
«Разве время думать о них сейчас!» — этот вопрос был написан на лице абыза и чуть не сорвался с языка, но вовремя заметив усмешку, спрятанную в прищуре глаз Арслана, вслух он произнес:
— Арслана-батыра мелочные заботы от важных дел не отвлекут.
— Слышал, сожгли твой аул.
— С помощью Аллаха новый построим. Пока перебрался в аул жены.
— Тяжко тебе приходится.
— Не мне, а всем. Отчизна в огне!
— С чем прибыл? Сказывай…
— Что ж… вижу, что причина, приведшая меня сюда, стоит откровенного разговора с тобой, Арслан-батыр, — сказал Кильмек, заметив, как вспыхнули у того в глазах искры при упоминании о бедах отчизны. Он перешел к главному. — По нашим наблюдениям, нынешний 1147 год хиджры[18] — очень удачливый и благоприятный. Далее… Звезда Маррих[19] в час ночного намаза горит по-особенному ярко. Еще древние ученые, за триста лет до рождения пророка Исы утверждали, что ярко-красный цвет Марриха означает призыв к священной войне. Как видим, сам Аллах дает нам свыше свое благословение.
Чуть припухшие веки Арслана дрогнули, холодным и жестким сделался взгляд.
— Как я понял из твоих слов, уважаемый абыз, требуется кровопролитие, так?
— Другого пути у нас нет. Сила — на силу, кровь — за кровь. Не мы начали. По-всякому старались: свои пожелания высказывали, писали послания, челобитчиков посылали.
— Раненых… тоже будете приканчивать?
— Придется, — со скорбным видом произнес Кильмек.
Арслан-батыр осуждающе покачал головой.
— Во время войны раненых и пленных не трогают. Хотя вы в плен брать не будете. Понимаю, священная война… Не понапрасну ли смуту затеял, почтенный? Вынесет ли твоя душа тяжесть каждой невинной жертвы?
Кильмек в замешательстве чуть не выронил из рук чашу с кумысом, но, справившись с волнением, гордо выпрямился.
— Я тоже могу оказаться жертвой.
— Нам дорога твоя жизнь.
— Нет, батыр, моя голова, считай, уже на плахе. За нее установлено денежное вознаграждение, и многие бы рады получить такой подарок. Правда, тех, на кого могу опереться, больше. Имеется у меня одна опора…
