Алибай ничем не мог возразить Арслану-батыру, а тот продолжал:
— Вы пока не выходили за пределы собственных джайляу. А мир так велик! От всей души желаю вам повидать белый свет. Тогда другими глазами будете смотреть на жизнь и на людей. А крепость — не прихоть. Я на своей шее испытал, какую грозную силу она представляет. У царя Петра тогда служил, а брали мы турецкую крепость Азак[16]. Ох и досталось нам! Едва одолели, а у нас солдаты были отчаянные…
Алибай понял все, что хотел сказать Арслан-батыр, но из молодости и природного упрямства продолжал возражать.
— Кирилов построит город и все равно на этом не успокоится. Он нас с киргиз-кайсаками перессорит.
— С чужих слов поешь, сынок. Так говорят те, кто за чужой счет любит поживиться. Ну скажи, народной саруа разве нужна барымта[17]?
— Почему ж тогда все против Кирилова поднялись?
— Не все. А причину тебе скажу: потому что матушка-царица крепко жмет народ. Таким, как вы, стригункам этого не понять. Возраст у вас такой, что только скакать беспечно, куда погонит вожак-жеребец.
Краска смущения выступила на лицах ребят. Как серьезно ни разговаривал с ними Арслан, все-таки дал понять, как они зелены и глупы. Нотки пренебрежительного превосходства, проскользнувшие не столько в словах, сколько в интонации мужа, не понравились и Асылбике.
— Пощадил бы самолюбие детей, отец.
— Какие они дети? — хитро пошел на попятную муж. — В их-то годы! — Он хотел было похвастаться своей бурной молодостью, но смекнул, что снова подпортит ребятам настроение, и продолжил, обращаясь к жене: — Джигитами они становятся, рвутся в бой. Готовы хоть сейчас кашу заварить. Не слышишь, как они со мной спорят? Что скажешь, Алибай-мурза?
— Где уж нам, Арслан-агай, с тобой тягаться, — скромно опустил глаза Алибай.
— Будет вам стесняться да скромничать. Не умея натянуть тетиву лука, метко стрелять не научишься. Слово в споре оттачивается. Теперь такие настали времена, что с башкиром по-башкирски, с русским по-русски надо уметь говорить острым да убедительным языком. Так-то, мои друзья…
В тот же вечер, когда сгустились сумерки, с группой вооруженных провожатых, соблюдая все меры предосторожности, в ауле Арслана-батыра появился одетый по-походному высокий, худощавый человек со старшинской медалью на груди. Это был Кильмек Нурышев.
Кильмек-абыз искренне почитал и уважал Арслана-батыра, о чьем уме и добрых свершениях разнеслась слава почти по всей башкирской земле. Был он лишь на несколько лет моложе батыра, и советовался с ним во всех важных делах, прислушивался к его словам. Когда повсеместно начали готовить отпор экспедиции Кирилова, они разошлись в мнениях. Осторожность батыра ввергла Кильмека-абыза в задумчивую печаль. Как же так? Ведь Арслан — глава не только подвластного ему родового подразделения, он имеет влияние и на значительную часть кипчакского рода. Вот почему, не считая это унижением, во всяком случае, не подавая виду, Кильмек сумел выбрать время, чтобы прибыть самому, переговорить снова и попытаться склонить его к выступлению против правительственных войск.
