— К которому? — спросил майор.
— Что за вопрос? У нас один император — Павел I.
— Пожалуйте на гауптвахту.
А обратясь ко мне, майор спросил:
— А вам что угодно?
Ответ был уже готов:
— Иду к адмиралу Кушелеву.
— Он нынешней ночью переехал в свой собственный дом. Вы там его найдете, — и, оборотя мне спину, пошел с Арсеньевым на гауптвахту.
Рад радехонек, что отделался от майора, пошел я к экипажу. У монумента Петра I[96] я остановился и размышлял: что мне делать и как выручить Арсеньева? Вдруг скачет карета во весь опор через мост, чего прежде не было. Смотрю: кто в ней? Федор Петрович Уваров. Возвращаюсь опять к подъезду; он только что выпрыгнул из кареты, и я уже стоял перед ним и рассказал о случившемся. Уваров подозвал майора, шепнул ему что-то на ухо, и Арсеньев явился.
— Пойдемте, господа, — сказал Уваров, — мне велено поднять (на катафалок) тело императора.
Мы подошли к опочивальне, у дверей которой стояли два часовых Семеновского полка. Мы вошли…
…Тело (опочившего государя) окоченело. Я не мог удержаться от слез, произнес про себя тихую молитву и поцеловал руку скончавшегося венценосца… и выбежал из комнаты.
На лестнице встретил я особ, назначенных для поднятия тела, вместе с докторами.
В 10 часов утра явился я в Зимний дворец. Здесь все залы были почти наполнены военными и гражданскими чиновниками. В первой зале ходили рука об руку Аркадий Алексеевич Столыпин с Сперанским, которого тут увидел в первый раз. Среди залы несколько офицеров изъявляли радость свою, что будут по старому носить фраки и круглые шляпы. Я вошел во вторую залу. Здесь сидел у камина граф Н. А. Зубов, перед ним стоял князь Яшвиль[97]. Их окружали некоторые из тех, которых я накануне вечером видел у графа Палена. Громко сказал Зубов Яшвилю… (но) я отвернулся, ушел назад в первую залу и увидел стоящего в дверях великого князя Константина Павловича, с лорнетом в руках, устремившего взор на сидящих около камина; как будто про себя, но громко сказал он: «Я всех их повесил бы». С сим словом воротился он в первую залу, а я за ним. Здесь уже начали приводить к присяге, и все друг за другом подписывались. Вдруг шум и говор утихли, генерал Уваров расчищал дорогу для шедшего за ним наследника. Новый император шел медленно, колена его как будто подгибались, волосы на голове были распущены, глаза заплаканы, смотрел прямо перед собою, редко наклонял голову, как будто кланялся; вся поступь его, осанка, изображали человека, удрученного горестию и растерзанного неожиданным ударом рока… Среди общей радости всех сословий один Александр был печален… вид огорченного императора-сына приобрел ему сердца всех.
