I
Поутру в 5 часов 12 марта 1801 года явился курьер Адмиралтейств-коллегии со словесной повесткой, что в ночь император Павел I скончался апоплексическим ударом, и велено всем явиться к присяге в Зимний дворец. Это крайне меня встревожило. Мной овладело сомнение; я полагал, по молодости лет: не велел ли это Павел объявить, чтобы узнать, обрадуются ли или опечалятся его подданные при известии о такой внезапной катастрофе? Я оделся наскоро, и во всей форме, с пасмурным лицом и тяжелым сердцем, направил путь к Зимнему дворцу. Дорогой мало ли что бродило в бедной голове моей. Вдруг вспомнил я о том, что происходило накануне вечером, который я провел у графа Головкина, странный случай, бывший с извозчиком, и о том, что видел в доме графа Палена[92]. Все это смутило меня пуще. «Кто ныне дежурный флигель-адъютант? — спросил я самого себя. — Кажется, Арсеньев[93]. Он должен все вернее знать». Я вошел к нему; он одевался; камердинер его был француз, который хорошо говорил по-русски. При нем я не смел ничего сказать, кроме:
— Ты, кажется, нынче дежурный?
— Да! — отвечал Арсеньев. — Да ты что-то, — продолжал он, — не в своей тарелке?
— Так, голова болит.
Он оделся, и я рассказал Арсеньеву о том, что мне объявлено.
— Ради Бога, молчи, — отвечал он, — как же бы мне, флигель-адъютанту, этого не знать? Выдумка какого-либо пьяницы, мошенника или сумасшедшего. Поедем вместе во дворец[94].
Я взглянул в окно и увидел выезжающие из Михайловского дворца в Зимний лейб-коляски[95] с разными пожитками.
— Смотри, — сказал я Арсеньеву.
— Да! — отвечал он. — Двор переезжает из Михайловского в Зимний дворец; там сырость несносная. Карета готова, едем.
Подъехав к мосту, мы, по обыкновению, вышли из кареты, взяли шляпу в правую руку, в левую палку, и, — «левой, правой», — промаршировали до главных ворот дворца и стали под сводом, чтобы немного оправиться. Крайне меня удивило, что в карауле были не преображенцы, а лейб-гренадеры. Майор, командовавший караулом, подошел к нам и спросил Арсеньева:
— Кого вам угодно?
— Я дежурный флигель-адъютант.
— Я спрашиваю: кого вам угодно?
— Мне угодно, — отвечал Арсеньев с досадою, — вступить на дежурство к императору.
