По окончании присяги все разошлись.
ІІ
Теперь я должен на несколько времени обратить внимание читателя на самого себя. За две недели до кончины императора Павла я, сжалясь над слезами жены, которая была за меня в беспрерывном страхе, слыша, что тот или другой офицер несчастлив или исключен, — подал в отставку, невзирая ни на просьбы друзей, ни на увещания начальства. По восшествии же на престол Императора Александра все советовали мне просить о возвращении просьбы, мною поданной; но мне казалось это неделикатным. «Что скажет государь? — думал я. — Не хотел служить отцу, а теперь просится в службу». Никто, а я менее всех, не мог выбить эту глупую идею из головы моей, молодой и неопытной. На второй неделе после восшествия на престол я был отставлен. Теперь только пришло мне в голову спросить самого себя: что делать? В Петербурге оставаться было невозможно, и решительно средств не было никаких. По долгом размышлении, которое могло бы быть и короче, решился продавать мебель, все нужное, но во время путешествия бесполезное, и потом уехать: но куда? В Нижегородской губернии была у меня пустошь, десятин 300. «Поедем, — сказал я жене, — заведемся там хозяйством, сделаемся пахарями». Сосчитали деньги: нашли, что на дорогу денег не хватает. К счастию, хороший знакомый и приятель А. П., вышедший тоже, как и я, в отставку, ехал в свои нижегородские поместья. Он предложил ехать с ним водою. Что думать? Куплена была большая разшива[98], которую мы разделили на две половины, и мы, с женой и сыном, поместились вместе с А. П. на расшиве и поехали, чтобы посвятить дни свои хозяйству. Здесь план расширился: А. П. предложил мне ехать к нему, в его село, и жить там, пока я не учреждусь в моей пустоши. Предложение было довольно деликатное; ибо он утверждал, что я могу ему быть полезным, разделяя его деревенские труды. Как не согласиться, тем более, что в этом путешествии явилась и цель!
Не буду докучать читателю описанием продолжительного и скучного нашего путешествия. Однако Кострома обратила на себя мое внимание; мы здесь остановились отдохнуть. Я воспользовался этим случаем, чтобы побывать в Троице-Ипатьевском монастыре. Здесь последовало предварительное торжественное принятие Михаилом Феодоровичем Романовым предложенного ему престола Московского царства; и какая простота! Место, на котором он стоял во время церемонии, украшено дубовым балдахином, на котором изображены резной работы гербы всех тогдашних воеводств и городов; на задней стороне внутри этого простого, даже неокрашенного памятника натянуто красное сукно, а на нем из узенького золотого галуна поставлена литера М. Нет тут ни серебра, ни золота, все просто; а между тем все возбуждает почтение к сему памятнику. Монах, меня водивший, рассказал мне два интересных анекдота, которые я читателю передать хочу, ибо относятся к Великой Екатерине. Когда сия великая государыня посетила монастырь, то, вероятно, из желания будто ей угодить, переменили букву М на Е. Екатерина прогневалась, вышла из церкви, и не прежде воротилась, как буква Е уже была заменена прежнею М, которая, по словам Екатерины, достойнее была занимать это место.
