Отец настаивал:
— Ешь, мама, ешь!.. — И громко смеялся.
— Кушай на здоровье, сынок, а я и завтра тут буду…
— Конечно, будешь! — И он опять засмеялся.
Меня удивляло, что отец сегодня так часто смеется.
Мама готовила отцу еду на дорогу, пекла мчади[1] и не шла к столу.
— Что это с вами сегодня? — спросил ее отец. — И ты не хочешь есть?
— Угли б горячие мне есть! — Мама отвернулась и, подхватив щипцами соскользнувшую с огня кеци[2], поставила ее опять на огонь.
Папа посмотрел на нас.
Заза большими кусками запихивал в рот мчади и сыр.
— А вот Заза за обе щеки уплетает! — И отец опять засмеялся.
Отец так рассмешил брата, что у того выпал изо рта кусок лепешки.
— Не роняй кусок, внучек, не роняй! — проговорила бабушка.
Я заглянул под стол, но было уже поздно — черная кошка подхватила поживу.
После ужина отец зажег коптилку и сказал, что пойдет взглянуть на быков.
Татия спала в люльке у очага.
Я отвел брата в дом, чтобы уложить его спать.
— А папа рад, что ему дадут ружье? — спросил Заза, залезая под одеяло.
— Рад… — проговорил я.
— И штык будет на ружье?
— И штык будет.
Заза высунул голову из-под одеяла и заглянул мне в глаза.
— Гогита!
— Ну тебя, Заза, спи!
— Гогита, а для чего нужен штык?
— Штык? — Я не знал, как объяснить ему, и только рассердился:
— Значит, нужен! Спи давай!
Испуганно косясь, Заза уткнулся в подушку.
— Говорят тебе, Заза, без штыка нельзя, — повторил я. — Раз делают, значит, нужен.
— Просто так, да?
— Да.
Я вышел. Была темная, безлунная, облачная ночь. В хлеву мерцала коптилка. Я спрыгнул с веранды, тихо пробрался к хлеву и присел на корточки. Папа обматывал новой веревкой рога Гвинии и разговаривал с ним, как с человеком. Я недолюбливал Гвинию, а папа, наоборот, любил его больше другого, черного быка.
— Вижу, вижу, — говорил он, — веревка сдавила тебе рога, но ты сам виноват, ни минуты спокойно не постоишь.
Папа, должно быть, посвободнее обмотал рога новой веревкой, потом надел на руку скребницу и принялся чистить своего любимца.
Бык послушно стоял перед отцом.
— Что, нравится, хитрюга ты этакий? Знаю я тебя, ишь как спину выгнул! И как мне тебя не знать, если ты мне что сын; я тебя выкормил и вырастил. Чуть, бывало, опоздаешь покормить, ревешь на всю околицу. Да сказать по правде, я всегда кормил тебя вдоволь, но и ты ни разу не подвел. Помнишь, как ты тащил арбу из болота, там, под горой Кехтехия? Вот ведь увязла, проклятая! Что и говорить, если хозяин у быка никудышный, так и быку грош цена. Что смыслит в быках хромой Клементий? Ровным счетом ничего. Ты небось зол на его низенького бычка! Если бы не ты, не вытащили бы тогда арбы из топи! Клементий упросил меня, чертов сын! Осклабился: только твоему Гвинии, говорит, под силу, а то пиши пропало. Что было делать? Не хотелось мне толкать тебя в такую грязищу — все равно что Гогиту или Зазу. Но у тебя ноги сильные! Помнишь, как целовал тогда тебя в лоб Клементий? Клементий… Зря я ему позволил, дрянной человек. Все аробщики тебя тогда хвалили. А сам-то я как был рад! Честное слово, на голову выше себя почувствовал!
