Когда мы рассказывали об этом Прасковье Петровне, нашему классному руководителю, она только хохотала до слез и говорила, утирая платком глаза, что он же прекрасный опытный физик, просто до этого работал в каком-то военном училище. И этот факт тогда очень поднимал его в наших глазах и объяснял все странности. Но, к сожалению, как только мы привыкли и признали нашего замечательного Молекулу (то есть «заласкали» его своим отношением, как злоязыко шутил его словами мой отец), он тут же не без удовольствия «испарился из пределов» этой дамской обители. А дальше пошли уже новые наставники…
В общем, славная когорта моих учителей была так велика и разнообразна, так интересна и часто загадочна, их занятия с нами порою так непредсказуемы и по содержанию, и по методике, и по настроениям, что все это вовлекало в какой-то живой водоворот нашей школьной жизни. По сравнению с ним учение под началом Анны Яковлевны, быстро ушедшее в прошлое, казалось удивительно вялым и скучным. Ощущение было такое же, как будто в душном классе открыли сразу несколько окон.
Дела семейные и не только («пушкинский» контекст эпохи)
В 1948 году наконец вернулась домой наша Марина с мужем дядей Ваней, с которым ее разлучили три войны: Халхин-Гол (куда призвали военврача И. А. Чалика, при этом не разрешив следовать за ним жене, хотя и медику, но из «бывших»), Отечественная война (они оба заведовали госпиталями на разных фронтах, ничего не зная друг о друге) и война с Японией (там лечила Марина, в то время, когда ее муж служил в разных западных госпиталях). Первое письмо от него моя тетя получила где-то возле Байкала по пути на Восточный фронт и была счастлива узнать, что он жив, но ее ждало еще участие в войне с Японией, а потом еще и борьба в Корее с эпидемией холеры. Долгожданная их встреча состоялась только в самом начале 1947 года в одном из кавказских госпиталей, когда Марину уже демобилизовали и она наконец сумела найти в каком-то заброшенном боксе умирающего от лямблиевой дизентерии, исхудавшего до костей подполковника военной медицинской службы, в котором с трудом опознала своего мужа. С ее необыкновенной верой и настойчивостью она поставила-таки дядю Ваню на ноги. Через полтора года они возвратились в Полтаву уже не одни, а с полугодовалым Мишенькой, очень хорошеньким черноглазым и смешливым карапузом, как две капли воды похожим на дядю Ваню.
К этому времени тетя Мара по договоренности с плохо выполняющим свои обязательства строительным институтом переехала в одну из «институтских комнат», и три комнаты с большой кухней освободились для новой семьи вместе с бабушкой.
