— В живописи я не силен, — произнес я, — но, как мне кажется, у вас прекрасные способности.
Я принялся рыться в полотнах. Мириам следовала за мной с чашкой в руке, дуя на чересчур горячий кофе. Я видел тамошние деревья, тамошние цветы, тамошний океан — все это было изображено густыми, сочными красками с преобладанием разнообразных оттенков охры.
— Вам нравится?
Я утвердительно кивнул, хотя, по правде говоря, еще толком не разобрался, нравится мне это или нет. Я слишком привык к неприхотливой гамме моих родных пейзажей: трава и глина. И однако, буйство красок на этих полотнах пробуждало во мне жажду солнца и тепла.
— Если бы я осмелился…
— Так осмельтесь!
— Я бы попросил вас подарить мне какую-нибудь из этих картин.
— Выбирайте… какую захочется.
Я не узнавал себя, да и ответ Мириам показался мне чересчур поспешным, в нем прозвучала слишком явная готовность. Пойманный на слове, я никак не мог решиться. Наконец я приметил картину поменьше, в рамке из простого черного багета.
— Вон ту.
Представьте себе холм, разрезанный по вертикали, как пирог. Вверху, на самом обрыве, — несколько ярко-зеленых деревьев; затем бурая линия земли и, наконец, почти красный отвес скалы. В самом низу — ржавые рельсы, перевернутые вагонетки, металлический хлам. Карьер. Все это вырисовано наскоро, несколько небрежно, что придает полотну неповторимый блеск вдохновения. Держа картину перед собой на вытянутых руках, я обернулся. Из комнаты едва ли не на цыпочках выходила Ронга. Что до Мириам, то она поставила чашку и теперь задумчиво потирала ладони. Она уже не улыбалась.
— Нет, — произнесла она негромко. — Только не эту.
Кровь прихлынула к моим щекам. Я почувствовал себя униженным. У меня едва не вырвалось, что я готов заплатить. Мириам деликатно забрала у меня картину и прислонила ее лицевой стороной к стене.
— Мне давно следовало ее уничтожить, — объяснила она. — Она будит слишком неприятные воспоминания… Вот, держите… Эта гораздо лучше. Мой французский период. Надеюсь, она из удачных.
То был автопортрет. Она сидела в шезлонге, слегка запрокинув голову, выронив на колени книгу. Солнце, пробиваясь сквозь невидимую листву, играло на ней медными бликами. Я растерялся. Этой картине в моем доме явно не место. Тем не менее я поблагодарил Мириам и, дабы скрыть замешательство, напомнил ей, что я тороплюсь: меня ждет трудный день. Я допил кофе. Мы поговорили еще немного о моем ремесле, о его сложностях. Мириам проводила меня до машины, и там я вручил ей лекарства для Ньетэ. Она так небрежно сунула их в карман халата, что я счел нелишним еще раз предостеречь ее: недомоганием гепарда не стоит пренебрегать.
