– Ослеп?! Не узнаёшь того, кто перед тобой? Я благородный самурай!
Кто я? Кто он?
Кто чья тень?
Я знаю, кто. Вижу из колодца. Лягушка зорче сокола.
– Нет в тебе благородства, наглец! Убирайся!
– Это ты говоришь мне?!
– Кому же еще, охотник до чужих женщин?!
– Хочешь снова прогнать меня? Возможно ли быть таким жестоким?!
Настоящий театр, таким можно гордиться. Реплики, позы, страсти. Мы стремительно близимся к финалу. Стучат барабаны, поет флейта. Сцена тонет в аромате хиганбаны, пропитывается им.
– Снова?! Что это значит?
– А ты не понимаешь? Не видишь глазами сердца?
– Прочь, безумец! Или я сам тебя вышвырну!
– Иди сюда. Попробуй.
Он только этого и ждет.
Тень срывается с места, обретает плоть – добрых двадцать кан[17] разъяренной плоти! С рычанием мужчина, распаленный гневом и вожделением, бросается на врага. Как же это просто: шагнуть в сторону, уклониться, пнуть ребром деревянной сандалии в колено. Добавить? Можно и добавить: кулаком под дых. Когда согнется – рукоятью плети в висок. И вот, как хорошо: никто больше не стоит между мною и ней!
Все силы уходят у меня на то, чтобы этого не сделать. Сил этих едва хватает.
Он с размаху налетает на меня. Мы рушимся на пол. Катаемся, вцепившись друг в друга. Рычим, брызжем слюной. Сжимаем друг друга в объятиях. Мы сплелись теснее, чем любовники на ложе страсти.
О да, страсть!
– Я убью тебя! Убью!
Закон будды Амиды? Фуккацу? Нет, он не помнит, забыл.
Переломать мерзавцу пальцы – вот они, только ухватить! Ткнуть в глаз. Двинуть локтем в скулу. Перехватить под челюсть и за затылок. Рывок, сладостный хруст ломающихся позвонков! Помню ли я про закон будды? Тоже забыл?!
…наваливается на меня.
Пальцы липкие, потные. Цепкие. Смыкаются на моем горле. «Задушить сильного и здорового человека, – сказал я Одзаки Хэруо, когда тот явился в управу с заявлением о фуккацу, – в особенности если он сопротивляется – дело нелегкое, а главное, небыстрое.» Такое ли нелегкое? Такое ли небыстрое? Его глаза пылают от ненависти. Я смотрю в два адских колодца. Смотрю в упор. Во мне ненависти нет. Нет, я сказал!
Я не сопротивляюсь.
– Любимый…
Душит. Не слышит. Говорить все труднее.
– Убей меня, любимый…
Невозможно говорить. Хриплю чудом, через силу:
– Смерть от тебя? Это счастье. Я продолжу жить в тебе…
Пальцы скользят. Ослабевают.
– Много было у нас по пути приютов, гостиниц…
– Кто ты? – ревет он. – Кто?
Держит. Не отпускает. В голове все плывет. Но я не умолкаю:
– Где мы ночевали на ложе любви…
