Он был не против общественной деятельности. Конечно, в данном случае женщине не обязательно натягивать капроновые чулки и ярче выводить губы, но раз она щепетильна в туалете, то нет в этом ничего удивительного. Но сердце было трудно ввести в заблуждение. Боцман ревниво чувствовал причину: от чего у жены появилась жажда быть радостной. Кожа у Клавы была на ощупь как шелк, красивое лицо не исказили морщины. Но качества эти с каждым годом исчезали все быстрее, и она торопилась, чтобы их оценили. Немолодым мужчинам ближе другие качества в женах, и хотя красота тоже очень приятна, но как достоинство, а не как товар. Поэтому Клава так быстро и согласилась выйти за Титова замуж — из страха перед временем; но он оставался для нее захудалым мужем, которого стыдно, больше того, он был добр, доверчив, и его было легко водить за нос.
Тогда он сделался зол, противен себе и приступил к ней с расспросами. Глянув дерзко, Клава ответила:
— Конечно, ты дурачок. Ты что, и не догадывался? А я-то думала, что ты давно знаешь…
— Выходит, это правда? — сказал боцман.
— Выходит, — и Клава насмешливо развела руками. — Может, будешь бить? — сказала она.
Он мог это сделать. Он едва сдержал себя, чтобы ее не изуродовать, пока она смеялась, и усилие над собой выразилось у него в бледности. Но Клава неожиданно заплакала. И после ненависти боцмана полоснула по сердцу жалость. Он невольно подался к жене, а она, желая опоры, как всякая горемычная женщина, стала плакать у него на плече, и выплакалась до конца, потому что он гладил ей голову, понимая, что у нее произошла беда, и она оказалась просто глупой бабой, приласканной для удовольствия. Человеческих заблуждений он встречал немало. Он согласился все забыть, и ему даже приятно было сознавать свое великодушие. Себя он вообразил мудрым опекуном, а Клаву нашкодившим ребенком, после этого случая не задавал ей больше вопросов и видел, что она ему благодарна.
Но он уже становился не прежним доступным человеком. Боцман Титов был задумчив. Ему хотелось почувствовать, что все поправилось; и оно наладилось — видимое согласие, и вокруг, кто их знал, поговаривали о семейном счастье. Ощущая ее руку, он степенно шагал с женой по городу, кивал знакомым, выдерживая солидный вид, но прикосновение Клавы к его локтевому сгибу раздражало боцмана, потому что это приличное семейное шествие было настоящим маскарадом и семейному счастью не соответствовало. Он предпринял свою методику воспитания. Полагая, что за ним есть кое-какое преимущество, Дракон сам распланировал их свободное время. Он купил абонементы на популярные лекции о культуре и политике; и теперь они с Клавой сидели вечерами в клубе, и никто их порознь не видел. Но теща опять покачивала головой. Жена поглядывала трусливо. Она было ударилась в семейные заботы: мыла, готовила и неистово стирала в сенях, наклонившись над корытом, так что виднелись ее груди и высоко оголялись полные и прекрасные ноги. Но потом у нее стало все валиться из рук. Бесполезно суетясь, она напоминала птицу в клетке с распахнутой дверцей: и так хочется вылететь, и можно это сделать, но перед клеткой глядит и стережет хозяин. «Значит, без меня и того хуже, — резонно отметил про себя боцман, — когда я там в плавании», — и погрозил ей пальцем:
