После учений Максимов построил группу. Подъехал генерал. Десантники имели вид отчаянных рубак, а их полевые формы впечатляли хищной раскраской, учитывавшей летние цвета. Генерал прошелся вдоль строя не торопясь. Против Федорова он остановился и сперва поглядел на его ботинки, затем поднял голову, наморщив лоб.
— Как вы себя чувствуете? — спросил генерал.
— Спасибо, — ответил Федоров. — Хорошо.
— Что случилось?
— Открыл парашют в «плоском штопоре». Вытяжной парашютик попал под мышку. Я запутался в стропах.
— Почему не открыли запасной?
— Невозможно было, товарищ генерал.
— Знаю, — сказал Петров, разглядывая курсанта, и еще прошелся. — Послушайте, Федоров, — снова сказал генерал, — а ведь я вам не разрешал делать такой прыжок.
— Я не понимаю, товарищ генерал, — отвечал десантник, ловко скрывая ответную хитрость.
— Может быть, вы разрешили? — спросил Петров у капитана Максимова.
— Нет, не я, — вежливо отвечал капитан. — Не я разрешил курсанту Федорову прыгать со свернутым парашютом.
— Как, кстати, произошло приземление? — снова обратился генерал к Федорову.
— Обычно.
— Значит, возможно вот так прыгать?..
— Вполне.
— Как вы думаете, Федоров, что я должен с вами делать?
— Посадить на гауптвахту.
— За что?
— За то, что я допустил «плоский штопор».
— Хорошо, — сказал генерал, — я подумаю. — И когда уже забрался в «газик», добавил: — Я еще над этим поразмыслю.
* * *
Небо, как в тот раз, было синим. Подул высотный ветер и разогнал облака. Полковник Воздушно-десантных войск Федоров, крепкий статный мужчина с усиками, машинально открывая пачку сигарет, глядел вверх из-под козырька форменной фуражки. Откуда-то в небе взялся самолетик, и он был как сияющий жук, который прицепился к синеве и старался поскорее уползти, оставляя позади себя мутную струю для маскировки. Небо было и внизу. Оно касалось земли. Только на земле все было по-другому относительно времени, и нескольких десятков секунд не всегда хватало, чтобы вынуть из пачки сигарету и прикурить.
Боцман Василий Титов был лыс, невысок. Родился он и вырос на севере. Помор и «трескоед», Титов любил треску и мог есть ее в сыром виде, посыпав солью из щепотки, — возможно, именно поэтому был физически силен и ничем никогда не болел. Прозвище Дракон к нему привязалось. Еще в прошлом столетии, на парусниках, «драконами» называли боцманов, которые раздавали зуботычины матросам; но к нашему боцману это слово, понятно, относили без злого умысла.
