— И тогда вы спустились вниз убедиться, что он действительно мертв?
— Нет. Я это знала. Не понимаю, откуда у меня была такая уверенность. Поднявшись к себе в комнату, я присела на край постели. Мне было холодно. Я накинула на плечи одеяло.
— Ваша сестра из комнаты не выходила?
— Нет.
— Но вы же сами сию минуту сказали, что у него вырвался вопль.
— Совершенно верно. Она наверняка слышала этот крик. Не могла не слышать. Но с постели не встала.
— А вам не пришло в голову вызвать врача? Или в полицию позвонить?
— Будь у нас во флигеле телефон, я, может, и позвонила бы. Хотя и не уверена.
— В котором часу это произошло?
— Не знаю. Я не догадалась взглянуть на часы. Все пыталась осознать происшедшее.
— Если бы у вас был телефон, вы бы известили о случившемся своего приятеля Гарриса?
— Разумеется, нет. Он женат.
— Не помните ли вы хотя бы приблизительно, сколько времени прошло с момента смерти вашего мужа до того, как около шести вы позвонили от консьержки? Час? Два? Три?
— Больше часа, я в этом уверена. Но меньше трех.
— Вы не полагали, что вам будет предъявлено обвинение?
— Никаких иллюзий на этот счет у меня не было.
— Вы подумали о том, что именно будете отвечать на вопросы, которые вам зададут?
— Возможно. Не отдавая себе отчета. Я много размышляла. Потом услышала знакомый стук мусорных бачков в соседнем дворе и спустилась вниз.
— Так и не встретив сестру?
— Да. Проходя мимо, я коснулась руки мужа. Она была уже холодна. Поискала в адресной книге номер вашего телефона. Не найдя его, позвонила в полицию и попросила сообщить вам о случившемся.
— После этого вернулись домой?
— С улицы в окне сестры я увидела свет. Когда я открыла дверь, Дженни спускалась по лестнице.
— Труп она уже видела?
— Да.
— Ничего не сказала?
— Возможно, она что-нибудь и сказала бы, но тут постучали в дверь. Это был ваш инспектор. — Помолчав, Жизель спросила: — Не осталось ли еще кофе?
— Он уже остыл.
— Ничего.
Комиссар налил чашку госпоже Мартон, затем себе.
Там, по ту сторону двери, за окном, шла своим чередом жизнь — будничная, размеренная жизнь, организованная людьми таким образом, чтобы чувствовать себя в безопасности. Здесь же, в стенах кабинета, существовал иной мир, и дыхание его ощущалось в каждой фразе, в каждом слове — мир непонятный и тревожный. Но Жизель Мартон, казалось, чувствовала себя в нем как рыба в воде.
— Вы любили Мартона? — вырвалось у комиссара.
— Нет. Не думаю.
— Однако вы за него вышли замуж.
— Мне было двадцать восемь. Я устала от бесплодных попыток устроить свою жизнь.
