Помню я себя с двух лет. Девочка, отчаянно искавшая любви окружающих. Нет, у меня были обычные родители. Просто мама работала в газете — через день. Приезжала под утро, работа в основном ночная, отсыпалась, на все про все в виде хозяйства и маленького ребенка оставалось полдня. Отец постоянно работал на каком-нибудь руднике, появлялся дома нечасто. И очень гордился тем, что за все время его работы инженером по технике безопасности на руднике не случилось ни единой аварии. Человек безусловно порядочный и очень педантичный, он никогда не отступал от принятых норм, и его ничем нельзя было заставить уступить, даже самому высокому начальству.
Сестра училась в мединституте, и была между нами шестнадцатилетняя разница. К тому же у нее не было особых оснований меня любить, потому что, когда родилась я, ей пришлось год сидеть со мной и пропустить школу. Кому такое понравится?
А я еще и болела часто. Кому-то нужно было со мной оставаться… иногда приходилось и ей. Сплошные ангины и универсальное мамино средство — керосин. Процеживается, берется квач — палочка с намотанной на нее ватой — и смазывается горло… Между прочим, крайне эффективно…
Да еще оказалось, что все дети в доме — старше меня на 4—5 лет. Ну разве кто-то согласится играть с трехлетней девчонкой, если тебе семь, а то и восемь лет?! Вот и получилось, что я вошла в жизнь с кучей комплексов, до сих пор так и не изжитых. Именно поэтому счастливого детства у меня не было; зато мама научила меня читать в четыре года, и с тех пор куда я — туда и книжка.
Но все равно каким-то образом в жизни двора я участвовала. Двор был довольно дружным. Я до сих пор помню эти застолья, когда собирались взрослые и объявляли:
— Ну, что будем подавать?
И знакомый рефрен: сыр, колбаса, селедка, винегрет… Колбаса была лакомством, и сыр тоже, а слова «оливье» тогда не существовало. Винегрет подавали в больших мисках-тазиках. У нас дома вместо селедки чаще был форшмак. Вообще в магазинах, кроме крабов и сгущенки, ничего не имелось. «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы». Такой вот плакат. Стоили они ужасно дешево, порядка 35 копеек за банку. Пирамиды банок. А моя мама, осуждая приятельницу за жадность, восклицала:
— Представляете, она к столу крабов подает!
Ну какой кошмар, не находите?!
Вообще за всеми продуктами ходили на рынок, особенно по выходным, когда на Алайский приезжали немки из Черняевки. У них были чудесные творог, сметана и масло. А молоко покупали у разносчиков-узбеков: «Кисло-пресно маляко!» Правда, и на нашей улице люди держали коров — на противоположной стороне Малясова и на Обсерваторской. Но никогда не выгоняли их пастись. И я частенько бегала к хозяевам посмотреть, как поживают коровы. Уж чем кормили, не знаю, но помню, что в одном узбекском дворе на Обсерваторской под ногами коровы был рассыпан иссырык. Может она его ела? Или это от сглаза?
