— Меня, тоже, — похвасталась Джинджер.
— А тебя выводили голой? — спросила Эвелин.
— Да.
— Меня, тоже.
— Как Ты думаешь, они думают, что она лучше нас? — не успокаивалась Джинджер.
— Возможно, — вздохнула Эвелин. — Мужчины — дураки.
— Нет! — вдруг закричала подвешенная девушка, с ужасом в голосе. — Нет, не надо! Пожалуйста! — Аукционист уже стоял позади нее.
— Нет, — кричала он. — Я — девственница, я никогда не была раздета перед мужчинами!
— Не-е-е-т!
Ее груди были прекрасны. Мог ли последний остаток ее скромности быть разрешенным ей?
— Нет! — молила она. — Пожалуйста, нет! Не-е-ет! — прокричала она, и затем повисла, беспомощная и рыдающая на веревке.
Я не мог не отметить, что раздетая рабыня была очень красива.
— Три тарска, — послышалось следующее предложение.
— Три пять, тут же поднял ставку другой. Это было предложением трех серебряных тарсков и пятидесяти медных. Сто медных монет равняется одному серебряному, по крайней мере в Кайилиауке. Существует соотношение десять к одному в других городах и поселениях. Самая маленькая монета на Горе это — бит-тарск, обычно он считается от четверти до одной десятой тарска. Чеканка монет на Горе отличается от сообщества к сообществу.
Существуют монеты, такие как серебряный тарск Тарны и золотой тарн Ара, имеют хождение почти по всей плане, и служат в некоторой мере стандартом, без них бизнес на Горе мог превратиться в коммерческий хаос.
Таким же эталоном, по берегам Залива Тамбер и на юг, вдоль берега Тассы, можно считать золотой тарн чеканки Порт-Кара. Менялы часто, для определения курса обмена используют весы. Подобная практика приводит к снижению качества монет, их разрезанию и ощипыванию. Для кошеля гореанских монет, например, весьма обычно содержать части монет, так же как и целые. Бизнес зачастую ведется с использованием извещений или кредитными письмами. Бумажные деньги, однако, здесь неизвестны.
— Четыре! — Пять! — послышались новые предложения цены.
— Но, Джентльмены, — воскликнул аукционист, крутя девушку на веревке, и демонстрируя ее левое бедро толпе, — умерьте свой пыл! Разве Вы не видите, что она еще не была даже заклеймена?
— Клеймить ее! Клеймить ее! — скандировала толпа.
На платформу центрального прилавка, двое помощников выдвинули станок для клеймения. Другой, чьи руки были обернуты плотной тканью, выкатил цилиндрический, пышущий жаром горн, из которого торчали ручки двух тавродержателей. Он поместил его поблизости от станка. В это же самое время аукционист освободил лодыжки девочки от веревок. За тем отвязал конец веревки, держащей ее запястья, от кольца. Веревка, скользнула через верхнее кольцо и ослабла. Помощник, к которому аукционист ранее обратился, и теперь вернувшийся, подхватил девушку. Я не думаю, что она смогла бы стоять самостоятельно. Как только веревка позволила, парень поднял девушку на руки. Ее вес был для него ничем. Аукционист продернул остаток веревки через верхнее кольцо. Пока помощник переносил несчастную, веревка тащилась за ней, по настилу центрального прилавка. На месте помощник, с помощью своего товарища, положил ее на тяжелую решетку, и, вращая рукоятку, закрепил крепкие зажимы на левом и правом бедрах женщины. Ее закрепили на станке полностью обнаженной, с запястьями связанными перед нею. Она дергалась, неспособная пошевелить своими бедрами, несомненно, встревоженная, той безупречной плотностью, с которой они удерживались. Наконец запястья были освобождены от веревки, но лишь на мгновение, после чего их оттянули ей за голову и поместили в наручники, до того свисавшие на цепях с грубого железного стержня.
