Так или иначе, Ренна не пострадала — возможно, потому, что была свидетельницей падения этого неземного существа.
Не сознавая, как ей повезло, Ренна обрадовалась совсем другому. Она буквально дрожала от восторга при мысли о том, что этот внеземной дар приземлился, так сказать, у нее во дворе. Она проворно спустилась по красной черепице, вниз по давно разведанным ею выступам лепнины на стене и, быстро преодолев внутренний дворик, вскарабкалась на окружавшую дом стену.
И тут девочка буквально замерла на месте, одной ногой повиснув на свежештукатуренной стене: на огромном дереве у восточной стены, которое совсем недавно приносило сочные золотистые плоды, висел среди ветвей огромный золотой шар. И этот необычный плод едва заметно шевелился, как будто в предсмертных судорогах, его обломанные золотые крылья бессильно повисли.
Из жил этой золотой птицы (был ли это ястреб или орел?) капали капли ядовитой сукровицы, от которой скручивались и чернели ветви дерева. У висящих на дереве плодов лопалась кожа, и мякоть, раскрываясь, точно раковина, выпускала на свет какие-то уродливые создания, которые, цепляясь друг за друга когтями и челюстями, падали на землю и расползались по ней. Но в лучах восходящего из-за восточной стены солнца они начинали шипеть и плавиться, испаряясь и оставляя на покрытой известняком мостовой лишь темные жирные пятна.
Но Ренна не видела ничего, кроме золотой птицы. Та билась все слабее и слабее по мере того, как солнце набирало силу. Но при этом она смотрела прямо в глаза Ренне, и это были глаза, каких не может быть ни у одной птицы, глаза, в которых светился до неприличия острый ум. И так они разговаривали — глазами. Точнее, говорил он, а она повиновалась. Он позвал ее, и она подошла.
Извивающиеся ветви коснулись ее ладоней, затем ступней. В воздухе запахло жженной плотью. Кожа Ренны горела от невыносимой боли, но она уже не могла остановиться, ее взгляд не мог оторваться от черных язычков пламени в глазах золотого существа. Она медленно карабкалась вверх по ветвям дерева, на которое совсем недавно так легко взбиралась. Тогда его ветви и ствол были гладкими и прямыми. Но теперь ветви старались увернуться от ее рук, извиваясь, точно недобитые змеи, так что она с трудом удерживалась на них, вздрагивая каждый раз, когда опора вдруг уходила у нее из-под ног. Но она продолжала карабкаться, не отрывая глаз от глаза птицы (птицы, во всяком случае, на Ирте невиданной).
